Перепутье
Шрифт:
Она послушно кивнула и усмехнулась.
— Ты считаешь, что я настолько бестактна?
— Вовсе нет, — коротко ответил Арман. Просто он всегда относился к жене немного по-отечески, то и дело напоминая ей о том, что она, по его мнению, могла забыть.
— Как дети? — спросила Лиана. Внуки Рузвельтов были в Белом доме всеобщими любимцами.
— Шалят, как всегда. А ваши девочки?
— Они так сильно переживают предстоящий отъезд! Стоит мне только отвернуться, они тут же распаковывают чемоданы в поисках любимой куклы или придумывают еще какое-нибудь безобразие.
Женщины рассмеялись. Имея пятерых детей, Элеонора хорошо понимала, как это бывает.
— Да, вам сейчас не позавидуешь. Как все это хлопотно! Нам тоже досталось,
— Надеюсь, — ответил Арман, и они присоединились к остальным. Присутствовали также британский посол с супругой леди Линдсей, чета Дюпонов из Делавэра, вездесущий Гарри Хоп-кинс, дальний родственник Элеоноры, приехавший на две недели в Вашингтон, и Руссель Томпсон с женой, пара, с которой Лиана и Арман очень подружились и часто виделись. Он был адвокат, близко связанный с администрацией Рузвельта, она — живая и энергичная парижанка.
После получасового коктейля дворецкий объявил, что ужин подан в президентской столовой. Как на всех других приемах, которые устраивала Элеонора, угощение оказалось самым изысканным, а меню превосходным. Стол был накрыт на одиннадцать персон. На скатерти из тончайшего старинного кружева переливался прекрасный синий с золотом сервиз китайского фарфора, мерцало тяжелое серебро столовых приборов. Стол украшали высокие белые свечи в серебряных канделябрах, возвышавшиеся среди синих и белых ирисов, желтых роз и белой сирени. Взгляд невольно останавливался на украшавших стены прекрасных фресках с изображением эпизодов американской революции. Лиана и Арман надолго запомнили этот обед. Президент искусно вел беседу, стараясь вовлечь в нее всех, серьезные темы перемежались рассказами о забавных случаях, происшедших за последнее время в конгрессе и сенате. О войне не говорили почти до конца ужина. Только за десертом эта неизбежная тема наконец возникла. К этому времени уже были съедены икра, жареная утка, нежнейшая лососина и прочие деликатесы. После такого роскошного ужина все настроились благодушно, и мысль о войне уже не казалась столь ужасной. Спор возник только тогда, когда Рузвельт, как он всегда это делал, стал настаивать, что ни в Европе, ни в Штатах повода для страха нет.
— Это несерьезно! — упорствовал британский посол, все более распаляясь. — Ради Бога, ведь даже вы здесь, в Штатах, готовитесь к войне. Вы осваиваете новые морские торговые пути, у вас заметно оживление в промышленности, особенно в производстве стали. — Англичанин хорошо знал, что Рузвельт далеко не глуп и прекрасно видит все происходящее, но вынужден скрывать это даже в кругу близких друзей.
— В такой подготовке нет ничего дурного, — настаивал Рузвельт. — Это даже полезно для страны. Но нельзя же относиться к возможному как к неизбежному.
— О да, вы можете себе это позволить, — нахмурившись, заметил британский посол. — Но все равно знаете, что происходит, не хуже меня. Гитлер сумасшедший. Вот он скажет вам. — Линдсей указал на Армана, тот кивнул. Здесь, в кругу близких знакомых, его взгляды были хорошо известны.
— Что слышно в Париже? — Все повернулись к Арману. Тот заговорил, взвешивая каждое слово.
— То, что я увидел там в апреле, очень обманчиво. Все притворяются, делают вид, будто не понимают, что грядет. Я надеюсь только на то, что война грянет не слишком скоро. — Он ласково взглянул на жену. — Если что-то случится, мне придется отправить Лиану обратно. Но важнее другое. — Он перевел взгляд с жены на остальных. — Война в Европе станет трагедией и для Франции, и для всех нас. — Арман взглянул на сэра Линдсея, и их глаза встретились. Этих людей объединяло то, что оба они хорошо понимали, какие
За столом воцарилось молчание. Элеонора встала, как бы подавая знак дамам, что джентльменам пора заняться их бренди и сигарами. Кофе дамам будет подан в соседней комнате.
Лиана медленно поднялась. Это всегда был самый неприятный для нее момент ужина. Ей всегда казалось, что она не услышит главного, что, оставшись одни, мужчины перейдут к об; суждению самых злободневных проблем. По дороге домой она спросила Армана, не пропустила ли она чего-то интересного.
— Ровным счетом ничего. Такие разговоры сейчас можно услышать повсюду. Рузвельт стоял на своем, англичане — на своем. Когда мы вставали из-за стола, Томпсон мне шепнул, что он уверен — не пройдет и года, как Рузвельт вступит в войну, если она начнется. Кстати, это полезно и для экономики, ведь войны всегда оживляют производство. — Лиана нахмурилась, однако она достаточно хорошо разбиралась в экономике, прожив столько лет с отцом, и понимала, что это действительно так. — Как бы там ни было, скоро мы окажемся дома и увидим своими глазами, что там происходит. — Оставшуюся часть пути он молчал, погруженный в свои мысли, а Лиана вспомнила свое теплое прощание с Элеонорой.
— Вы должны писать мне, дорогая…
— Обязательно, — обещала Лиана.
— Благослови вас Бог. — Ее высокий голос дрогнул, на глаза навернулись слезы. Она любила Лиану и ясно сознавала, что, прежде чем они снова увидятся, им всем предстоит немало пережить.
— И вас так же.
Женщины обнялись, и Лиана исчезла в «ситроене», который быстро преодолел короткий путь до посольства, пока еще служившего им домом. Шофер проводил Лиану и Армана до входной двери. Кивнув на прощание двум дежурившим у входа охранникам, они прошли в свои апартаменты, где, казалось, царила полная тишина. Слуги спали, а дети уже давно должны видеть десятые сны. Но по дороге к своей комнате Лиана вдруг улыбнулась мужу, дернула его за рукав и приложила палец к губам. Она услышала быстрый топот детских ног и щелчок выключателя.
— Что такое? — прошептал Арман. Лиана с улыбкой быстро распахнула дверь к комнату Мари-Анж.
— Добрый вечер, юные леди. — К удивлению Армана, она говорила в полный голос. В ответ послышались хихиканье и возня, и обе девочки, прятавшиеся в кровати Мари-Анж, со смехом бросились к родителям.
— Принесли нам что-нибудь вкусное?
— Конечно нет! — На лице Армана застыло удивление. Он всегда восхищался тем, как хорошо Лиана знает дочерей. Теперь и он начал улыбаться. — Почему вы не спите? Где мадемуазель?
Гувернантка, конечно же, была уверена, что они улеглись и уже крепко спят. Ее было нелегко провести, но девочкам, к их бурному восторгу, это удавалось довольно часто.
— Она спит. Было так жарко… — Элизабет смотрела на него широко открытыми голубыми глазами, в точности такими же, как у матери. Этот взгляд всегда трогал Армана до глубины души. Он подошел к дочери и поднял ее своими сильными руками. Этот высокий, крепкий человек и в пятьдесят с лишним лет ничем не уступал молодым. Только седина густых, красиво подстриженных волос и суровые складки на лице выдавали его возраст. Но дочери и не задумывались о том, что отец на много лет старше матери. Главное, что он их папа, и они обожали его так же, как и он обожал их.
— Скверно, что так поздно, а вы еще не спите. Что вы здесь делали? — Он знал, что проказы обычно начинает Мари-Анж, но Элизабет только рада присоединиться к сестре. На этот раз случилось то же самое. Лиана включила свет, и их взору предстала неутешительная картина: повсюду валялись игрушки, выброшенные из ящиков и чемоданов, которыми была уставлена комната.
— О Боже, — простонала Лиана. Они распотрошили все, кроме чемоданов с одеждой. — Что это вы тут делали?
— Искали Марианну, — невинно ответила Элизабет, сияя своей беззубой улыбкой. Передние зубы у нее недавно выпали.