Пересадочная станция
Шрифт:
Опомнившись, Инек медленно повернулся к полю и увидел на границе освещённого участка серые силуэты людей, сбившихся в кучу, словно стая присмиревших волков в слабых отблесках костра. Пока он смотрел, люди по одному таяли в темноте и исчезали в том же направлении, откуда пришли. Вскоре скрылись все, кроме одного, который вдруг сорвался с места и бросился вниз по склону холма к лесу, подвывая от ужаса, как испуганная собака.
— Это Хэнк побежал, — заметил Уинслоу.
— Жаль, что мы его напугали, — серьёзным тоном произнёс Инек. — Никто не должен этого бояться.
— Он сам себя боится, — сказал почтальон, —
Видимо, он прав, подумал Инек. Человек всегда был таким. Человек долго жил со страхом и больше всего на свете боялся самого себя.
34
Все пятеро стояли у невысокого земляного холмика. Беспокойный ветер шелестел в ветвях залитого лунным светом яблоневого сада, а где-то вдалеке у реки переговаривались в серебряной ночи птицы козодои.
Инек попробовал прочесть надпись, выбитую на грубо отёсанном камне, но лунного света не хватало. Впрочем, он и так помнил её наизусть:
«Здесь лежит гость с далёкой звезды, но эта земля ему не чуждая, ибо, умерев, он вернулся в большую Вселенную».
«Ты, когда писал эти строки, думал, как мы», — сказал ему посланник с Веги-21 всего днём раньше. Инек тогда ничего ему не ответил, но сиятель был не прав, потому что суждение это не только веганское, но и вполне земное.
Язык сиятелей — не самый лёгкий на свете, и, выбивая зубилом слова, Инек допустил две или три ошибки. Но камень был гораздо мягче мрамора или гранита, которые обычно используют в таких целях, и неумело сделанную надпись вряд ли ждала долгая жизнь. Через несколько десятков лет солнце, дожди и морозы раскрошат выбитые на плите символы, а спустя ещё такой же срок они исчезнут вовсе, и там, где были слова, останутся лишь шероховатые выступы. Но слова всё равно сохранятся — если не на камне, то в памяти.
Инек взглянул на Люси, стоявшую по другую сторону могилы. Талисман вернулся в сумку, и свечение стало немного слабее, но Люси по-прежнему прижимала его к груди, и на лице её сохранялось всё то же восторженное, отрешённое выражение, словно она жила уже не в этом мире, а в каком-то другом измерении, где, кроме неё, не было никого, где не существовало прошлого.
— Ты думаешь, она пойдёт с нами? — спросил Улисс. — Я имею в виду, мы сможем взять её с собой в Галактический Центр? Земля отпустит?..
— Земли это не касается, — сказал Инек. — Мы свободные люди, и она сама решит, как ей поступить.
— Как по-твоему, она согласится?
— Думаю, согласится. Мне кажется, этого дня Люси ждала всю свою жизнь. Может быть, она предчувствовала его даже без Талисмана. Она и вправду жила словно в каком-то особом мире, недоступном всему остальному человечеству. Что-то было в её душе такое, чем не обладал ни один другой житель Земли. Это всегда чувствовалось, хотя не поддавалось описанию. Ей очень хотелось использовать свой дар, и она пробовала — слепо, неуверенно, неумело. Заговаривала бородавки, лечила бабочек, бог знает что ещё делала.
— А её отец? — спросил Улисс. — Тот, что убежал от нас с криками?
— С Хэнком я договорюсь, — сказал Льюис. — Мы с ним хорошо знакомы.
— Ты хочешь взять её с собой в Галактический Центр прямо сейчас? — спросил Инек.
— Если она согласится, — ответил Улисс. — И надо срочно сообщить им радостную весть.
— А
— Да. Она нам очень нужна.
— А нам вы её одолжите на денёк-другой?
— Одолжить?..
— Ну да, — сказал Инек. — Земле Люси тоже нужна. Просто необходима.
— Конечно, — сказал Улисс, — однако…
— Льюис, — перебил его Инек, — как вы полагаете, сможем ли мы уговорить кого-нибудь в правительстве — например, государственного секретаря — включить Люси Фишер в состав делегации на мирную конференцию?
Льюис начал что-то говорить, поперхнулся, потом наконец выговорил:
— Думаю, это можно будет организовать…
— Представляете себе, какой эффект произведёт девушка с Талисманом за столом переговоров!
— Кажется, представляю, — сказал Льюис, — но государственный секретарь непременно захочет поговорить с вами, прежде чем объявить о своём решении.
Инек повернулся к Улиссу, но тот понял его и без вопроса.
— Конечно. Дайте мне знать когда, и я тоже с удовольствием поучаствую в разговоре. Кстати, можете передать уважаемому секретарю, что было бы неплохо сразу приступить к формированию всемирного комитета.
— Какого комитета?
— По вопросу вступления Земли в галактическое содружество. Разве это дело, если хранитель Талисмана будет с неприсоединившейся планеты?
35
У края скалы, что возвышалась над рекой, деревьев было совсем мало, и камни, лежавшие под открытым небом, белели в лунном свете, словно огромный скелет какого-то доисторического зверя.
Инек остановился у большого валуна и взглянул на мёртвого инопланетянина, лежавшего тёмным комом среди каменных глыб.
Жалкий неудачник… Умереть так далеко от дома, и, главное, ради чего?
Впрочем, отчего же жалкий? В его мозгу, теперь уже безвозвратно погибшем, зародился колоссальный план — нечто сравнимое с планами Александра, Ксеркса или Наполеона, циничная мечта о беспредельной власти, требующая осуществления любой ценой, мечта столь грандиозная, что она просто вытеснила все другие моральные соображения.
Инек попытался представить себе такой план и понял, что это ему не под силу: слишком многого он не знал о галактике, слишком многого не понимал.
Тем не менее что-то в этом плане не сработало. Ведь ясно, что Земля там не учитывалась — разве что в качестве запасного варианта, укромного уголка, где можно отсидеться в случае непредвиденных осложнений. Лежащее среди камней существо привела сюда последняя, отчаянная попытка скрыться, однако и это ему не удалось.
Но вот ирония судьбы — беглец с украденным Талисманом попал буквально к порогу дома настоящего восприимца, хотя вряд ли кому пришло бы в голову искать восприимца здесь, на Земле. Вспоминая недавние события, Инек уже не сомневался, что Люси каким-то образом почувствовала присутствие Талисмана, и её потянуло к нему, как иголку к магниту. Она, наверное, ничего больше и не осознавала, кроме того, что Талисман рядом, что он непременно нужен ей, что это именно то, чего она ждала всю свою одинокую жизнь, не понимая, чего ждёт, и не надеясь найти. Как ребёнок, который вдруг замечает на рождественской ёлке сверкающий шар и, решив, что на свете нет ничего прекрасней, хочет во что бы то ни стало им завладеть.