Перешейцы

Трускиновская Далия Мейеровна

Мы перепробовали все, что нам предложили на ужин, но, хотя и проголодались, по-настоящему есть не стали. Еще неизвестно, как желудки отреагируют на привычный объем незнакомой пищи. Потом нас уложили на охапках сухих веток.

Так началась болотная жизнь Александра Зенина и Люсьена-Марии фон Эрдвиц.

Времени было – хоть таблицу логарифмов наизусть учи. Мы ходили с мужчинами племени на болото за добычей, которая была в основном вегетарианской, я преподавал Люське местное наречие, а сам пытался понять основы здешнего мироздания. И вот что обнаружилось навскидку.

Когда

крейсер оказался вблизи этой самой Эф-сто-семнадцать, я дрых без задних ног, Люська тоже чем-то приятным занимался, и потому мы не знали, что планетка имеет два материка, соединенных узеньким и болотистым перешейком. Этот перешеек – единственная возможность попасть с одного материка на другой, и его хозяин может жить припеваючи только за счет пошлин и оплаты права перехода. А наше болотное племя как раз и жило в самом узком месте перешейка!

Но торговые караваны, как я понял, ходили не каждый день, а в определенные сезоны. То есть, пропустив караван, племя разживалось одеждой, едой, инструментами. Потом свою дань приносил следующий караван. И еще какое-то время после завершения сезона племя жило вполне прилично. Но все на свете кончается – и до начала следующего сезона оно успевало оголодать, обноситься и поломать все лопаты с вилами.

Судя по всему, последний караван проходил тут несколько лет назад – я имею в виду, земных лет.

Несколько раз я осторожно пытался выяснить – когда настанет наше избавление.

– Когда наступит время караванов, – отвечали мне.

– А когда оно наступит?

– Когда будут предвещения.

– Оно разве не зависит от погоды? – поинтересовался я, потому что слова, касавшиеся смены времен года в языке присутствовали как бы по привычке, и я не понял толком, к чему они относились.

– Оно зависит от погоды на северном материке, – объяснили мне. – И от желания каравана.

Люська же, пока я искал правду лингвистическими методами, возмечтал о побеге, пустил в ход свои технарские способности и соорудил компас. Из-за этого компаса мы переругались насмерть. Я пытался ему объяснить, что понятия «северный материк» и «южный материк» могут вовсе не соответствовать оси север-юг. Скажем, один – на северо-востоке, второй – на юго-западе, и далеко ли мы уйдем без карты, только по компасу? И поди знай, правильно ли я истолковал соответствующие слова здешнего языка. Направление-то они указывали, но речь вполне могла идти и о востоке с западом.

– Гипнолингвист хренов, – сказал на это Люська.

К счастью, фон Эрдвиц был методичен, как его вестфальские, чтоб не соврать, предки. Он сообразил, что вряд ли караван прется напрямик через болото, должна быть дорога. Я предупреждал его, чтобы он, да еще с его знанием языка, не пускался в расспросы! Если эти люди решили нас задержать, чтобы то ли выкуп слупить, то ли просто продать нас караванщикам, то про дорогу они нам рассказывать не будут – не до такой же степени дураки.

В один прекрасный день Люську заперли в сырой яме, положив сверху колючую решетку. Я пошел вежливо разбираться – так и есть! Доспрашивался!

Ночью

я подкрался к яме и некоторое время слушал сольное выступление Люськи, который крыл весь этот сектор Галактики отборными словами. Наконец он охрип и заткнулся.

– Балда! – сказал я ему. – Тебе ревматизма захотелось? Ну так ты его получишь в большом количестве!

– Я понял, где дорога, – ответил он. – Это за джунглями, как идти к горелому холму, только чуть левее.

– Как ты догадался?

– Меня туда не пустили.

– Логично…

Я хотел продолжить расспросы, но тут в поселке началась суета, и несколько секунд спустя я услышал гул.

– Это наши! – заорал Люська. – Это они нас ищут!

Действительно – гудело наверху. Я – гипнолингвист, технику мы проходили символически, и я бы назвал этот гул шумом вертолетных лопастей, а как было на самм деле – разглядеть не мог. Ночь, во-первых, и разлапистые листья над годовой, во-вторых.

И тут к яме подбежал Тулзна. Он откинул решетку и протянул Люське чумазую лапу:

– Вылезай, подкидыш!

Тут же объявились Чула, Туска и Чуска – этих двух я вечно путал. Люську выдернули из ямы и поволокли к площадке, где по вечерам разводили костер. Я побежал следом, меня заметили, и мне на плечи сзади рухнула парочка аборигенов.

Кончилось тем, что нас, связанных длинными и тонкими корнями, поставили прямо в золу и еще теплые угольки. Гул наверху перемещался, как будто незримый вертолет мотался туда-сюда.

Нас осветили факелами.

– Эй, ты! Если ты опустишься еще немного, мы их уничтожим! – заорал старший (ну, язык не поворачивается называть этого грязнулю вождем!)

И тут же все племя загалдело, замахало палками, завизжало, в нас даже полетели комья ссохшейся тины.

Гул стал тише.

– Лети, лети, большая птица, мы тебя не трогаем, и ты нас не трожь! – вопил старший. – Пусть твои лапы не касаются нашей земли! А если ты опустишься, мы пожалуемся на тебя каравану! И он тебя уничтожит!

Племя, очень довольное, что удалось отогнать птицу, кинулось к частоколу, показывая, что переходит в атаку, а некоторые даже перескочили наружу.

– Сумасшедший дом, – сказал Люська. – Как бы развязаться?

– Как ты думаешь, мог у нас на борту быть вертолет? – спросил я.

– У нас могло быть что угодно…

Наверху опять загудело.

– Во-от придет ка-ра-ва-а-ан! – затянул вкривь и вкось незримый хор. – Он вас съест, большие птицы! И ваши кости раскрошит зубами!

– Сашка, это что за опера? – спросил потрясенный Люська. Но я обалдел – во-первых, до сей поры наши хозяева никогда не пели, а во-вторых, какую же дрянь я перевел на родной язык словом «караван»?

Лни еще попели немного и успокоились. Гул стих. Потом пришел старший.

– Вы правильно сделали, что не стали звать свою птицу, – сообщил он. – Я помню, что вы – люди, летающие на птицах, но ей тут делать нечего. Как только наступит время караванов, мы отдадим вас каравану, если только караван за вас заплатит. И тогда хоть женитесь на своей птице!