ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ

Кураев Андрей

— Что отвечать тем, кто считает православие «несовременным»?

— С такими людьми я совершенно согласен! Православие совершенно не современно — и слава Богу. Современен — «Макдональдс». А я предпочитаю быть современником Андрея Рублева, нежели Филиппа Киркорова. У Марины Цветаевой была замечательная фраза: «У меня есть право не быть собственным современником». Православие своим подчеркнутым консерватизмом дает человеку возможность реализовать это фундаментальное право.

— Значит, христиане обречены на самопревознесение надо всеми инаковерующими?

— Христианин как раз и должен понимать, сколько необычности в его вере. Если это религия откровения,

то это означает, что христианство сообщает нечто, что человек сам придумать не мог. А отсюда следует, что нельзя осуждать тех людей, которые не согласились с тобой, не узнали в Библии откровения. Это не означает, что они «бесноватые», или какие-то сатанисты… Чаще всего — они просто люди. И у них не было твоего опыта встреченности. Не было призванности. Опыта благодати. Поэтому, максимум, какое чувство ты можешь себе позволить по отношению к ним — это чувство… Чувство человека, который выиграл в лотерею, по отношению к своим менее фартовым соседям. Он же не говорит: «Вы дураки, не угадали нужной цифры в спортлото…». Нет же такого. Ему может быть даже немного неловко, что работали и жили в общем все одинаково, а вот удача пришла именно к нему… Мне кажется, таким должно быть отношение христианина к инаковерующим людям.

— Но тогда зачем проповедь «язычникам»?

— Есть прекрасные слова Марины Цветаевой: «Правота ищет помоста: всё сказать! Пусть хоть с костра!». Религиозный человек начинает говорить, проповедовать не потому, что он с кем-то захотел поспорить, а потому что его душу опаляет сознание… Не «правоты», нет. Это было бы слишком по-«партийному»… Чувство влюбленности в ту истину, которая ему открылась. И желание подарить ее другим людям. Так что миссия — это внутренняя потребность христианина, а не приказ Патриархии.

— Но разве другие религиозные пути менее духовны и интересны?

— Эта тема уже слишком серьезна. В рамки интервью втискивать ее не стоит. Но вкратце мой ответ на Ваше недоумение будет таким — а Вы попробуйте слово «духовность» произнести во множественном числе. Получится?

— За тысячу лет у церкви накопился огромный опыт по спасению душ. Может ли он быть использован для улучшения жизни всего общества?

— Нет. Христианство работает с человеком на уровне отдельной души. Нельзя построить христианское общество из нехристиан. Это напрасная надежда. Все наши советы — для членов церкви.

— Но все же «душа по природе христианка»…

— Да точно ли это так? Я с каждым годом все менее согласен с этим утверждением Тертуллиана. Я понимаю его оптимизм: это был III век, когда появилась возможность выйти на вселенскую проповедь. И Тертуллиану казалось, что если Империя снимет с людей полицейские наручники, даст людям свободу совести и дискуссий — то мир не сможет не полюбить Христа. А мы сейчас видим: наручники сняли, свободу дали — и лишь немногие вчитались в Евангелие… Так может, все-таки, в нынешнем состоянии, душа — по природе язычница? Под нынешним состоянием я имею в виду не постсоветское, а пост-адамово. Это не о культуре и политике, а об антропологии. Если предложить выбор: церковный журнал или учебник черно-белой магии, — что выберет обычный прохожий?

— Чем бы вы объяснили удивительную приживаемость у нас всего чужого, в том числе и того, что касается религии и веры?

— Это суеверие, бессмыслие, равнодушие. Самый страшный тип современного человека — это обыватель, который относится к религии как к супермаркету. Зашел и загрузил в сумку вот этот йогурт,

вот этот кусочек сыра, ветчины и кетчуп. Понемножку отовсюду. Так и в вопросах религии — взять из христианства надежду на прощение грехов, из буддизма — неверие в Бога, из ислама — воинственную ненависть к «америкосам», а большей частью из магии и астрологии. На самом деле этот человек ничему служитьне хочет. Он не служит ни Христу, ни Магомету, он использует их имена для обеспечения собственного психологического комфорта. Он думает: «Я самый замечательный и духовный человек. Грехи? Да ладно, не будем о грустном. Главное, что у меня Бог в сердце». Любая религия признает жертвенность, служение всерьез, дисциплину веры.

Это как занятия спортом или фитнесом. Чтобы был результат, занятия должны быть серьезными и систематическими, а не раз в месяц по пять минут. Также и духовные упражнения. Я ненавижу этот попсовый оккультизм также, как и нормальный спортсмен боится попасть в ряды телефутболистов — людей, которые считают, что причастны к миру спорта, потому что пьют пиво, «болея» у телевизора.

— В наш город как-то приезжали тибетские монахи и в новостях показывали репортаж о том, с каким энтузиазмом вполне русские люди покупали у них священный песочек, не зная при этом, что с ним делать. Для кого-то та или иная религия становится неким модным «занятием». Как бороться с таким отношением к религии?

— А с этим не надо бороться. С этим нельзя бороться. Это вечная тень и боль религии. Надо быть очень талантливым человеком, чтобы пережить религию как идею служения, а не потребления. Дело в том, что те люди, которые идут за священным песочком к буддистским монахам, точно так же пойдут к мощам православных святых, если их сюда привезти. А на Крещение они пойдут за святой водой. То есть им надо потребить чего-нибудь, пожевать, посыпать, прикоснуться. Совершить какой-нибудь легкий незатратный ритуал, и получить определенную магическую гарантию своим действиям. И таким людям, в общем-то, все равно, как именовать свои «генераторы гуманитарной помощи» («богов»). Как пелось в знаменитой песне: «А вы всё молитесь своим богам, и ваши боги все прощают вам».

— Почему так мало церковного противодействия сектантам?

— Когда мы начинаем предупреждать о том, что уличные зазывалы — это не есть хорошо, нас же обвиняют в нетерпимости и пассивности. Тут принцип понятен — пуля дырочку найдет. Если человек хочет оправдать свою неприязнь к церкви, то здесь любой изворот годится… Проповедуешь — значит навязываешь свою позицию. Не проповедуешь — ага, тупица и лицемер.

— Видите ли Вы разницу между традициями православной и католической литературы миссионерского направления? Если разница есть, то в чем она заключается, и может ли в дальнейшем принятие той или иной традиции повлиять на выбор конфессии читателем?

— Я думаю, что между православной и католической художественной литературой (если она серьезная) нет никакого фундаментального отличия. Я не могу сказать, какое различие, например, между Гоголем и Диккенсом, Буниным и Гюго, Шмелевым и Экзюпери. Конечно, у каждого из них есть свой авторский стиль и особенности, но я не могу сказать, что вот это — католическое видение мира, а вот это православное. Напротив, есть даже что-то похожее, например, в книге «Отец Арсений» и романе католика Грэма Грина «Сила и слава». Обе книги — честные, не-рекламные. Кстати, «Силу и славу» я считаю романом миссионерским по преимуществу и рекомендовал бы прочитать его каждому юноше, который собирается поступать в семинарию. Это хорошее введение в церковную жизнь.