Переулки Арбата

Колодный Лев Ефимович

Эти слова опубликованы в 1799 г. в изданной в Лейпциге книге о Москве. И по сей день во двор входят с переулка, чтобы попасть в старое здание библиотеки на Воздвиженке. Оно-то и вошло в историю архитектуры под названием "Пашков дом".

У него счастливая судьба, несмотря на то, что в дни пожара 1812 г. огонь не пощадил здание, исчезли ограда и расположенный за нею сад, изменилась внутренняя планировка комнат, не раз менявших назначение... Тем не менее рисунки прошлого свидетельствуют о том, что дом в основном сохранился таким же, каким им любовались двести лет назад. Никто из архитекторов, занимавшихся перестройкой здания, не поднял руку на это творение, не отважился изменить его фасад. Это редкий для центра Москвы случай, когда дворец XVIII века внешне не претерпел особых изменений.

Кому же Москва

обязана появлением дворца, который относят к шедеврам мирового искусства? Одно имя хорошо известно - Пашков Петр Егорович. По традиции многие исторические здания носят имена прежних владельцев, но среди них встречаются и те, кто не всегда заслуживает людской памяти. Но мне всегда казалось, что человек, решившийся построить ТАКОЕ здание, не пожалевший средств и сил, чтобы воплотить в камне столь дерзновенный проект, сумевший его оценить по достоинству и не исказить своей волею хозяина, достоин внимания потомков. Попытку составить биографию Пашкова предпринимал в прошлом веке историк И. Е. Забелин, констатировавший с грустью, что биография его неизвестна. В пожар 1812 г. архив Пашковых сгорел. До нас дошло, что Петр Егорович был капитан-поручиком лейб-гвардии Семеновского полка, учрежденного Петром I. В свое время Петр щедро одарил землями отца капитан-поручика, служившего губернатором и оставившего сыну много крепостных, денег и земель. За последние Пашкову долго пришлось судиться с соседями-помещиками. Один из них, Андрей Тимофеевич Болотов, оставил для потомков пространные записи - "Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим...". В этих записках "г. Пашков" упоминается с нелестными эпитетами много раз, однако даже Болотов вынужден признать, что его противник имел основания претендовать на ту землю, за которую шел спор. Попутно Болотов описал встречу с Пашковым, случившуюся в 1773 г. Неожиданно для себя автор увидел на окраине хутора "превеликий зеленый шатер". Самого Пашкова он встретил в избе, где тот мылся "из серебра и на серебре", свыше часа совершая туалет. Последовавший за этим обед происходил в шатре под музыку. Подавали все блюда в серебряной посуде. Из описания Болотова можно заключить, что Пашков жил с причудами, отличался предприимчивостью, живостью ума и богатством, которому постоянно искал применения, вкладывал в разные постройки.

Вот ему-то и представил свой проект зодчий, обессмертивший свое имя домом на Ваганьковском холме. Прежде на нем было много разных построек, среди них выделялся дом в голландском стиле, похожий на тот, что сохранился в Кускове. Другие же постройки не радовали глаз, располагались хаотично. В 1775 г. был утвержден первый Генеральный план Москвы, предписывавший строить новые дома в линию. Вот почему городские власти охотно пошли навстречу отставному капитан-поручику, вознамерившемуся скупить дома и земли разных хозяев на холме, чтобы вместо них соорудить дворец, способный украсить город и упорядочить план улицы. Пашков не жалел на это денег, сил, времени. В 1784 г. он стал хозяином большого участка. К этому времени ему было, судя по записи в "Русской родословной книге", 63 года.

И случилось невероятное даже по современным понятиям. За два строительных сезона, за два года, на месте снесенных построек поднялся дворец, где в 1786 г. Пашков уже смог поселиться на зависть соседям. Одна из соседок, некто Татищева, начала с Петром Егоровичем безуспешную тяжбу за шесть аршин земли, разделявшей участки, поскольку на ней Пашков по плану зодчего высадил высокие ели, бросавшие тень на ее двор.

Лет десять служил "Пашков дом" разбитому параличом капитан-поручику. Тяжбы в конце концов доконали его...

Кто же был тот архитектор, кто создал проект и построил здание, которое современники называли "образцом симметричной гармонии"? Документов, дающих ответ на этот вопрос, волнующий историков искусства по сей день, не сохранилось; очевидно, они сгорели вместе с архивом семьи Пашковых. Современники, конечно, хорошо знали имя не только хозяина, но и автора, но мало беспокоились о его пожизненной славе. Первый, кто печатно сообщил о нем, был неутомимый историк И. Снегирев. В своей классической монографии "Памятники московской древности" он назвал имя Василия Баженова как автора нескольких зданий в Москве, и среди них домов Пашковых.

Сообщение свое И. Снегирев сделал в 40-е годы XIX века. Тогда еще был жив архитектор Иван Таманский, преклонявшийся перед памятью В. Баженова и М. Казакова, обязанный им многим в своей нелегкой судьбе. С ним И. Снегирев обсуждал и уточнял биографию В. Баженова, готовя ее к изданию. Вот это снегиревское сообщение стало первым доказательством авторства великого зодчего, десятки лет проектировавшего и строившего в Москве.

Другое доказательство привел в 20-е годы нашего века искусствовед В. Згура. Он сравнил "Пашков дом" с моделью непостроенного Кремлевского дворца, созданной Василием Баженовым. Оказалось, что колонны центрального портика "Пашкова дома" повторяют композицию и пропорции колоннады центрального зала Кремлевского дворца, а колонны боковых флигелей похожи на колонны театрального подъезда Кремлевского дворца; есть сходство в гирляндах с овалом; много и других деталей, доказывающих, что у дворцов один автор.

Хранилось у Згуры письмо современника Баженова, который сообщал, что видел зодчего на строительных лесах, распоряжающегося постройкой "Пашкова дома".

* * *

В XIX веке "Пашков дом" разделил судьбу других великолепных московских дворцов, сооруженных в XVIII веке состоятельными и просветленными идеями "века просвещения" вельможами: из частных рук он переходит в казну и служит уже не одной семье, а вначале Дворянскому институту при Московском университете, затем гимназии, а вслед за тем - Румянцевскому музею.

В 1861 г. в "волшебный замок" на холме напротив Кремля из Петербурга были перевезены знаменитая библиотека и коллекция Николая Петровича Румянцева. Привезли также медные и бронзовые буквы, составившие на фасаде дома надпись: "От государственного канцлера графа Румянцева на благое просвещение", а также графский девиз: "Не только оружием", начертанный, как водилось, по латыни. Девизу этому Николай Румянцев свято следовал и на государственной службе, и всю свою жизнь: все силы и состояние положил он "на благое просвещение", создав национальный музей и подав тем самым прекрасный пример другим патриотам. Вслед за этим были основаны и другие великолепные музеи, ставшие нашей гордостью.

На лестнице старого здания главной библиотеки России в нише стены установлен барельеф фельдмаршала Петра Румянцева, за свои блистательные ратные победы получившего титул Задунайский. Одной рукой он опирается на меч, в другой держит свиток договора о мире. Это отец Николая Румянцева. Он получил в Москве домашнее воспитание и только в семнадцать лет был представлен ко двору. В отличие от деда и отца Николай Петрович не стал военным, а начал шагать по государственной лестнице и достиг ее вершины был назначен председателем Государственного совета и канцлером. В 1809 г., после заключения мирного договора со Швецией, он заказал знаменитому скульптору А. Канове статую в память о трех мирных договорах Румянцевых своем, заключенном его отцом историческом Кучук-Кайнарджийском мире и деда, давшем России Абоский договор.

В те годы, когда Москву украсил "Пашков дом", Николай Румянцев начал собирать коллекцию книги рукописей по истории России и сопредельных с нею стран, не ведая, конечно, что этому собранию уготовано великое будущее.

На папке, где хранились рукописи, Николай Румянцев написал: "Беречь, как глаза"; это был еще один девиз его жизни как собирателя. Встреча с Вольтером, лекции университетских профессоров, путешествие по Европе в молодости - все это оставило глубокий след в его душе, сжигаемой желанием служить "благому просвещению" народа. Это дало ему силы пережить крах его собственной внешней политики, направленной на союз с Францией, - война с Наполеоном положила конец его долгой карьере. Выйдя в отставку, разбитый параличом, почти оглохший, как считали современники - "хилый старик", Николай Румянцев нашел в себе силы жить и собрал культурные сокровища такой ценности, что после его кончины вскоре возник в Петербурге Румянцевский музей; в него поступила библиотека из 25 512 книг и рукописей, а также разные коллекции. Среди книг были "Острожская библия" первопечатника Ивана Федорова, свыше 100 инкунабул - книг, изданных в Европе в XV веке, 200 славянских первопечатных книг и многое другое.