Переулок капитана Лухманова
Шрифт:
Они позвонили у дверей. Услышали бодрое:
— Толкайте дверь: не заперто!
Вошли, цепляя косяки коробкой с корабликом и упрятанной в авоську банкой. И застали Дядюшку Лира за совершенно непонятным занятием. Тот, обутый в разлапистые валенки, стоял посреди комнаты на левой ноге, а правой поддавал какой-то комок с торчащими шерстяными клочьями. Комок взлетал, планировал на валенок и взмывал от нового удара. Дядюшка Лир плавно взмахивал руками. Несмотря на немалую грузность старого артиста, было в его движениях
Он ударил мохнатую игрушку еще два раза, ловко поймал ее корявыми пальцами, отдышался и сказал гостям:
— Добро пожаловать. Уверен, что вы решили, будто отставной актер Удальцов окончательно спятил на старости лет. А это не так. Я занят игрой, которая была весьма популярна в моем доисторическом детстве. Называется «жоска»… Сейчас воспоминания о ней утеряны, как и память о других достижениях давней цивилизации. А я помню и с помощью сей древней игры часто пытаюсь изгнать из себя всякие болезни и восстановить мышечные функции… Помогает…
Мир пришел в себя первый. Признался:
— Мы про такую игру не слыхали. А вот Крылатый Эльф, наверно, сказал бы: «Я знаю, я читал…» Это есть у нас такой приятель, первоклассник-эрудит с ушами-крыльями. Он читал про все на свете.
— Да, — подтвердил Мак. — Он осилил даже повесть Лухмановой «Девочки», а мы до сих пор не собрались…
— У вас все впереди…
— Конечно, — согласилась Маша. — Константин Петрович, мы вам принесли малиновое варенье. Лекарство от простуды…
— В дополнение к «жоске», — добавил Мак.
— Чудесно! А у меня есть ржаные сухари! Сейчас устроим посиделки за самоваром…
Разогрели самовар, сели к столу. И все было бы хорошо, но скребла мысль о старом Данилыче.
Мир наконец сказал:
— Константин Петрович, у нас грустная новость. Вы слышали про Тимофея Даниловича Яшина, который жил в Севастополе? Может, ваш друг Чук о нем рассказывал?
Дядюшка Лир потускнел и сказал сразу:
— Да… Мы с Тимофеем Данилычем почти не были знакомы, однако Чук его хорош знал. Там все яхтсмены знают друг друга, если даже в разных клубах… Но ведь он умер еще осенью…
— А мы-то узнали только недавно. И боялись вас огорчить, — призналась Маша.
— Что же теперь? Огорчайся не огорчайся, все равно как у Пушкина: «Приходит час определенный…» Такое наше стариковское дело… Впрочем, Яшин умер не от старости. До инфаркта его довели бизнесмены.
— Как это? — насупился Мир.
— Он командовал яхтой, которая была приписана к одному парусному клубу. То есть не была частной собственностью, как «Фита» у Чука… Ну, Яшин ходил на ней, в гонках участвовал, а потом хозяевам клуба пришло в голову сделать из этой яхты прогулочное судно. Для всяких туристов и высоких чинов. И капитана решили найти более удобного. Без большого гоночного опыта, но с опытом обслуживания сановных пассажиров. Ну и вот…
— Паразиты! — шепотом сказал
— До чего жалко, что Севастополь сейчас заграница! — выговорила Маша. — Тошно даже…
— Думаешь, русские дельцы лучше украинских? — возразил Дядюшка Лир. — Одним миром мазаны…
— Мной? — спросил Мир, чтобы хоть слегка улучшить настроение.
Все слегка посмеялись. И Мир наконец объяснил:
— Дело в том, что благодаря Тимофею Данилычу Яшину появилась хорошая песня…
И он рассказал про Зою Вертицкую, про свое выступление. Только о разговоре с Длинным Джоном говорить не стал: не к месту это. Зато добавил:
— А потом мы с Марьей несколько раз репетировали вместе, чтобы в следующий раз выступить вдвоем. У нее хорошо получается…
— Плохо… — самокритично пискнула Маша.
— Цыц!.. Мы хотим спеть ее вам… Машка, я сказал «цыц»!.. Константин Петрович, у вас ведь есть гитара…
Дядюшка Лир с кряхтеньем поднялся и через минуту принес гитару. Большую, потертую, но, судя по всему, сделанную хорошим мастером.
— Вот. Из Барселоны. Давний подарок…
— Ух ты!.. — Мир взял гитару на руки, как живую. Легко прошелся пальцами по струнам. Звук был такой, словно зазвучала вся внутренность комнаты…
— У нас тоже хорошая гитара, — вдруг ревниво сказал Мак. — Папина. Мирке досталась по наследству.
— Не мне, а нам! — сердито поправил Мир.
— Я плохо умею…
— Скоро начну учить по всем правилам. Будешь играть, как Паганини…
— Паганини, как известно, был скрипач… — сказала Маша.
— И гитарист…
Похоже, Мир оттягивал начало песни. Он вдруг застеснялся и зачем-то объяснил:
— Папа обычно брал гитару с собой, когда ездил в командировки. А в тот раз сказал: «Я ненадолго. Не буду таскать ее с собой…» Ну и вот…
Константин Петрович знал, что отец Рощиных погиб, но о подробностях раньше не спрашивал. А сейчас спросил:
— Он кто был по профессии-то, ваш папа?..
— Инженер-строитель, — опередил Мира Мак. — Проектировщик мостов. Строили мост на Севере, у нового поселка нефтяников, он полетел туда, сказал, что всего на три дня… И вот прямо здесь, на взлете…
Мак спешил, чтобы не начал говорить Мир. Знал, что при разговорах об этом у брата начинает скрести в горле и петь после этого трудно.
— Мир, ты расскажи про песню, — напомнила Маша.
— Да… — Мир погладил гитару. — Константин Петрович, эта песня как бы от имени пожилого человека. Он вспоминает детство и словно становится мальчишкой. Это и про Севастополь, и будто бы немного про наш город. Потому что они слегка похожи…
— Говорят даже, что не слегка, — заметил Дядюшка Лир и поторопил: — Давай, Мир…
Мир тронул струны и сразу запел.
Все замерли. Мир пропел первый куплет — о «камнях и солнце Херсонеса», а в припеве вступила Маша: