Перевал Бечо
Шрифт:
Ветер тихонько колышет,
Гнет барбарисовый куст.
Парень уснул и не слышит
Песен сердечную грусть…
— Здорово у тебя, Коля, выходит! — вздохнул Кухтин.
Моренец словно и не слышал Виктора. Он стоял у костра, смотрел на вспышки пламени, а потом после небольшой паузы продолжал:
Тропка, как ленточка, вьется,
Гордая речка шумит,
Кто-то в долину вернется,
Холмик он тот посетит…
Ветер тихонько колышет,
Гнет барбарисовый куст.
Парень уснул и не слышит
Песен сердечную грусть…
— Вот бы на эти слова музыку подобрать, — не удержался Малеинов.
Его слова оказались пророческими. В феврале 1943 года, когда советские альпинисты снимали с Эльбруса фашистские штандарты и водружали
— Ну что ж, ребята, — подняв капюшон штормовки, сказал Одноблюдов, — не мешает и подремать перед выходом.
Но подремать почти не пришлось. С полуночи небо стало хмуриться. На вершинах, словно башенки, примостились лохматые облака. А когда перед рассветом подул с юга теплый ветер, густые массы облаков поползли в сторону Донгуза.
— Гроза будет, Коля, — высунувшись из спального мешка, процедил сквозь зубы Сидоренко. — По ногам чувствую — болят на перемену погоды.
Сидоренко помолчал, затем вытащил из рюкзака карманный фонарь и посветил:
— У тебя волосы шевелятся.
Моренец машинально провел рукой по голове. С волос, словно бенгальские огоньки, посыпались искры…
По ущелью прокатилась волна холодного воздуха. Небо расколола широкая огненная молния. Грянул гром, и грохот отозвался глухими раскатами по всему ущелью. От сильной электризации начали гудеть металлические предметы: поясные пряжки, головки ледорубов, фляги, крючья.
Вскоре пошел дождь, частый, крупный.
— Проверить палатки. Детишек в домик. Всех остальных — в укрытие! — слышались команды.
Легко сказать «всех в укрытие». И без того палатки забиты до отказа. Вместо трех-четырех в палатках находилось по семь-восемь человек. Люди спасались от дождя где только можно: под брезентом, камнями, в ближайших скалах, а шестилетний Костик с сестрой не без помощи альпинистов, спрятался под пустым ящиком, оставленным при отступлении нашими частями.
Дождь лил как из ведра. Бурлящие потоки воды с шумом неслись через лагерь, увлекая на своем пути камни, консервные банки и даже личные вещи тех, кто оставил их за палатками. Особенно бушевала вода в старом русле ручья.
— Представляю, как бы ты, сибирский цирюльник, веселился, — заметил Одноблюдов парикмахеру с рудника, — если бы поставил палатку на старом русле ручья.
Часам к трем сквозь падающую сетку дождя проглянуло солнце. Небо посветлело, вскоре дождь совсем перестал, и стали видны заснеженные склоны.
Солнце било уже прямыми лучами, сгущая воздух, нагревая камни, палатки и одежду, от которой клубился пар. Теперь можно было обогреться, обсушиться, подготовиться к подъему.
Незаметно прошел еще один день, и подкрался вечер, а с ним и алое зарево… Наступала ночь, холодная, с мириадами ярких звезд. Ночь, полная неожиданностей и тревог.
ФОТОГРАФИИ
Тырныауз — заоблачный город (1500 метров над уровнем моря).
Юрий Одноблюдов, начальник ледового перехода.
Алексей Малеинов.
Александр Сидоренко.
Николай Моренец.
Григорий
В. Б. Кубаткина с детьми: Леней и Аллой.
Инженер Карина Гудим живет в Нальчике. Восьмилетней девчонкой она с родителями шла через перевал.
Екатерина Гудим, участница перехода.
Григорий Гудим (в ледовом переходе — начальник Южного Приюта).
Мина Фадеевна, жена Юрия Одноблюдова, с дочкой Таней.
С Баксанского ущелья вела тропа на перевал.
Рюкзаки с продуктами для детей и альпинистским снаряжением грузили на ишаков.
Так несли через перевал маленьких детей.
На пути встречались и водные преграды.
Северный Приют.
Бесконечной ленточкой вилась по крутым склонам узкая тропа.
Путь на перевал Бечо.
Перевал Бечо. (Снято с ущелья Ирик.)
На самом хребте проходила оборона.
Высота 4200 метров. Альпинисты водрузили знамя на «Приюте одиннадцати».