Перевал Бечо
Шрифт:
— Понимаешь, парнишка пропал.
— Как пропал? Где?
— И сам не знаю. — Коля откашлялся. — Помнишь такого костлявого, в летнем картузе и синем шарфе?
— Ваню, что ли, того, кто ставил с тобой на последнем биваке палатку-полудатку?
— Вот его-то и не хватает.
— А ты всю колонну перебрал?
— Вдоль и поперек.
— Ну и что?
— В хвосте колонны мальчишку не нашел. В середине сколько ни спрашивал — один и тот же ответ: «Нет, не видали». А теперь перебрался к тебе, в голову колонны, и тут его нет.
— Отстал?
— Слушай, а если тебе вернуться назад к Куриной грудке? — стягивая с головы капюшон штормовки, сказал Саша — Ведь за нами идет колонна Малеинова. Может, мальчишка с ними?
— Может быть…
— Возвращайся-ка, Коля, вниз. Если нужно, возьми с собой двух-трех ребят.
— Ребята мне не нужны, я сам пойду.
— Сам так сам, — согласился Сидоренко, — а мы тебя подождем возле скального гребня.
Все больше портилась погода. С запада навалился туман. Моренец быстро спускался вниз, осматривая на пути каждый след. Но что это? Он увидел едва заметные следы, уходившие в сторону от тропинки. Коля пошел быстрее и вскоре под большим серым камнем нашел мальчика, до половины засыпанного снегом. Это и был Ваня. Лицо в ссадинах, глаза опухли, щеки побелели, руки как-то странно скрючены на груди.
— Ваня! Ваня! — тормошил его Николай. — Скорее вставай, замерзнешь.
— Кто, я?! — удивленно прошептал Ваня и сразу же схватился за щеку.
Моренец быстро достал из рюкзака теплые вещи, натянул на мальчонку и принялся растирать ему щеки.
— Ноги, как у тебя ноги?
— Шевелятся… — Ваня помолчал, потом заговорил снова: — Эх и сон же перебили, товарищ инструктор! Лежу я в теплой кровати, а мне чай подают с малиновым вареньем. Такая благодать!
— Какая там благодать! — перебил его Моренец. — Ведь ты, дурачок, замерзал.
Ваня непонимающе уставился на инструктора.
— Ты не смотри так на меня, — продолжал Моренец. — Вставай и разминайся.
Мальчик немного пришел в себя и стал показывать, как на ледовом склоне его обдало снежной пылью от лавины, как он с перепугу бросился в сторону, поскользнулся и упал. Пролетел вроде и немного, а когда пришел в себя, над ледником уже висел густой туман.
— Тут я и потерял из виду нашу колонну… Посидел немного, перевязал разбитую руку и пошел догонять наших. Добрался до этого камня и почувствовал: если не посплю — шагу не сделаю.
Пока Ваня рассказывал о своих злоключениях, Моренец не сводил с него глаз. Его серьезно беспокоил вид мальчишки: не по летам повзрослевшее лицо и безразличные синие-синие глаза. Ваню нужно немедленно подымать.
— А идти сможешь? — уточнил Моренец. — Чего молчишь? Говори как есть!
— Не знаю, кажется, могу, — растерянно прошептал Ваня.
Перед тем как поднять мальчика, Моренец оглянулся. Вокруг никого не было. Туман сплошной пеленой висел над ледником и ближайшими скалами, до неузнаваемости искажая все, что совсем недавно виднелось вокруг.
— Ваня,
— Мать до войны умерла, отец погиб на фронте, под Северным Донцом, — ответил мальчик.
Моренец осторожно дотронулся до Ваниного плеча:
— Вставай, пошли, дружок, ты не один…
У мальчика потеплели глаза. Он уперся руками в колени, нагнулся и почувствовал такую слабость, что ему стало не по себе: а вдруг не поднимусь?
Тишина нависла над горами. Только изредка откуда-то сверху долетали приглушенные выкрики людей. Ваня еще раз нагнулся, теперь уже без стеснения, опираясь на плечо Моренца, поднялся и, пошатываясь, пошел с инструктором.
Тем временем колонна Сидоренко подходила к седловине — понижению остроконечного гребня между двумя его вершинами.
— Наверное, уже перевал? — все чаще и настойчивей сыпались вопросы.
— Теперь скоро, совсем скоро, — подбадривал инструктор, показывая на видневшуюся вдалеке снежную седловину.
3300… 3370… И наконец высотомер показал 3375 метров над уровнем моря. Тут перевальная точка, с которой начинается спуск в долину реки Долры и дальше — к морю. Кто-то уже на гребне машет ледорубом и кричит изо всей силы:
— Пе-ре-вал! Ура! Ура-а!
К скальному гребню подходят люди. Словно изваяния, стоят они над облаками, суровые, усталые, даже не замечая: их красоты.
А вокруг действительно чудесно. Куда ни глянешь — горы и горы. На северной стороне — Эльбрус, самая высокая гора в Европе. Он был виден отовсюду, и, как всегда, его купола сверкали белоснежными шапками. В разрыве облаков виднеются крутые отвесы Когутай-баши, скальная гряда Донгуз-Оруна, Северный Приют, бегущие из-под льда потоки, моренные валы, возвышающиеся над ледником на многие десятки километров. А на юге — озаренные солнцем вершины и ледники группы Квиш, Сванский хребет.
Наконец-то добрались до гребня и Моренец с Ваней. Увидев инструктора с мальчиком, люди облегченно вздохнули. Николай обнял мальчика, показал на одинокого орла, который гордо парил над скалами.
— Говорил я тебе, Ваня, что в горах орлы водятся, — сдвинув с глаз очки, сказал Моренец. Потом немного помолчал, посмотрел на мальчика и спросил: — Генриха Гейне знаешь? Был такой великий немецкий поэт.
— Слышал, — улыбается Ваня.
А Моренец, как бы вспоминая, начал вдохновенно читать:
…На горы круто взбираясь,
вздыхаешь ты, как старик.
Но если достигнешь вершины,
орлиный услышишь там крик…
— Ты что это, Николай, в поэзию ударился? — окликнул Сидоренко.
Сашин голос вернул Николая к действительности.
— Что ж, Ваня, нужно идти дальше.
Перевал Бечо совсем близко. И минут через двадцать по всей колонне снова волной прокатилось:
— Перевал! Перевал!
Радости не было границ. Навстречу утомленным тяжелой дорогой людям спешили солдаты, наши солдаты с красными звездами на шапках.