Перевал Бечо
Шрифт:
Весной 1942 года, почувствовав себя лучше, сразу явился в городской военкомат.
— Ваша повестка? — спросил его пожилой майор с артиллерийскими петлицами.
— Какая повестка? — пожал плечами Моренец. — Если я здоров и мое место на фронте.
Седой майор не спеша растолковал добровольцу, что сначала нужно поправить здоровье, а затем идти за назначением. Майор был неумолим и лишь в последний момент, прощаясь с Моренцом, тихо сказал:
— Могу как исключение послать военруком в школу…
Так Моренец остался на Кавказе. Неожиданно встретив в Нальчике Сидоренко,
— Как ты сюда попал, Саша? — удивленно спросил он.
— За вами приехал.
— За нами? А письмо от комбината при тебе?
— Конечно.
— Тогда пошли к военкому.
Одноблюдова они нашли на Республиканской улице, в здании средней школы, где размещался военно-учебный пункт. Объяснив Юре, в чем дело, они тут же отправились к военкому. Майор хорошо знал о сложившейся в горах обстановке и дал указание об откомандировании альпинистов в Тырныауз.
Оформив проездные документы, Одноблюдов, Сидоренко и Моренец оставили Нальчик.
Все чаще звучали голоса сирен. То в одном, то в другом месте из-за туч прорывалось глухое урчание моторов, и тотчас небо озарялось вспышками разрывов.
Фронт неумолимо приближался. На постах, где обычно дежурили милиционеры, стояли красноармейцы с винтовками. Через город проходили артиллерийские батареи, саперные команды, грузовики с оборудованием, вереницей тянулись подводы с беженцами. В районе новых построек горели воинские склады, и над городом ползли густые клубы дыма. Остановившись на железнодорожном переезде, Одноблюдов, Сидоренко и Моренец глядели на эту грустную картину и думали: «Скорей бы попутную машину — и к делу».
Машины, которые проходили в направлении Баксана, везли боеприпасы и не останавливались. Альпинисты, не раздумывая больше, отправились пешком, рассчитывая в Чегеме или в крайнем случае в Кызбуруне пристроиться на какой-нибудь попутный транспорт.
Только 8 августа утром альпинисты после многих мытарств и приключений добрались до горняцкого поселка. Косой надоедливый дождь второй день хлестал по крышам, оставляя на улочках поселка многочисленные лужи и раскисшую землю.
Изредка встречались прохожие, в большинстве женщины. Были открыты магазины, работали школы и поселковые учреждения. У продмага стояла очередь за хлебом. У шахтных подъемников, на развилках горных дорог, у речных мостов и даже у здания управления комбината — вооруженные патрули, на склонах гор — врытые в землю, замаскированные дерном зенитные орудия. У клуба хрипел старенький репродуктор, а за рекой, как и прежде, урча и буксуя, неуклюже ползли грузовые машины с рудным концентратом. Его увозили в Нальчик, а оттуда поездами и самолетами за Уральский хребет на сталеплавильные заводы, где варился металл для брони.
С каждым днем обстановка становилась тревожней. Уже был захвачен немцами Ростов. Хозяйничали они в Армавире, Невинномысске, Георгиевске, вели бои за Минеральные Воды…
Подкрепившись, альпинисты направились к управлению комбината. Дорога поднималась в гору. Минут за десять она привела их к большому каменному зданию с широкими окнами. Перед фасадом на вымощенной площадке стояли машины, в большинстве
— Вам куда, товарищи? — строго спросил невысокий суровый вахтер, настороженно разглядывая заросших и обшарпанных альпинистов.
— К парторгу.
Одноблюдов протянул красную книжицу работника горноспасательной станции и направление военкома.
— Проходите, — вернув документы, сказал вооруженный вахтер.
В здание зашел один Одноблюдов. Сидоренко и Моренец остались на улице. Примостившись под навесом, они решили подремать, пока Юрий Васильевич, как старший среди них, будет разговаривать с начальством.
В управлении комбината было людно. Хлопали двери, стучали пишущие машинки. Особенно шумно, тесно и накурено было в коридорах. На первом этаже к двум столам, сдвинутым рядом, подходили бурильщики, канатчики, обогатители и записывались добровольцами на фронт или в местный истребительный батальон.
— Вы к кому, товарищ? — остановил Одноблюдова невысокий старик в очках.
— К парторгу ЦК.
— Направо. Комната четвертая.
В приемной парторга сидела дежурная. Не отрываясь от телефона, она записывала донесения, кого-то запрашивала, кому-то отвечала. Кроме этой моложавой женщины с седыми волосами и озабоченным лицом, в приемной было еще человек пять.
— Товарищ Одноблюдов? — увидев на пороге человека в альпинистской штормовке, спросила дежурная.
— Так точно.
— Проходите! Вас уже давно ожидают.
Юрий открыл массивную, обитую дерматином дверь и нерешительно остановился у порога. В большом кабинете парторга Чепарина было много людей. Они о чем-то оживленно спорили.
— Заходите! Заходите! — узнав начальника спасательной станции, поднялся с места плотный мужчина в защитной гимнастерке, подпоясанной широким командирским ремнем со звездочкой на пряжке.
Парторг встретил Одноблюдова приветливо, но от Юриных глаз не ускользнули чуть насупившиеся брови и промелькнувшее на лице парторга недовольство.
— Я же просил прибыть шестого, а вы?..
— Никак нельзя было, Петр Диомидович, — словно извиняясь, заметил Одноблюдов. — Мы едва пробились к Баксану, машины не берут. Кругом стрельба, бомбежки. Там уже фронт.
— А как в Былыме? Тоже стреляют? — снова спросил парторг и потер ладонями лицо, будто пытаясь снять с него усталость.
— Под Харахорой кабардинцы уже взорвали алебастровые печи, расположенные у подножия горы. В Былыме тоже напряженно. Там идут бои с десантом гитлеровских автоматчиков. Мы сами едва вырвались оттуда.
По мере того как Одноблюдов рассказывал, лицо парторга все больше и больше хмурилось. Давно ли он был в Баксане, на Баксангэсе, в Заюково, под известняковыми горами Харахоры? Подумать только, за каких-нибудь два-три дня все так переменилось.
Отворилась дверь. В кабинет вошли начальник комбината Чирков, в военной форме, главный инженер комбината Сендерович в потертой кожаной куртке, и лысоватый маркшейдер в мягких, смазанных жиром сапогах.
Представив Одноблюдова начальнику комбината, парторг сразу заговорил о рудниках: