Перевал (сборник)
Шрифт:
— Да. Он в нее смертельно влюблен. Он знал ее еще на Земле, когда она стажировалась в институте. Меня тогда в институте не было, я только здесь к ним присоединился. А тут еще у Марины начались неприятности…
— Есть! — сказал Димов. — Пошел камень! Осторожнее!
Павлыш замер.
«Раз, — считал он про себя, — два, три, четыре, пять…»
Димов громко вздохнул.
— Ну и силища у тебя, Нильс… Он такую глыбу удержал, просто уму непостижимо.
На связь вышла Станция. Спрашивали, высылать ли второй флайер.
Павлыш велел ждать, пока смонтируют подводного робота.
— Правильно, — сказал Гогия. Потом продолжал свой рассказ: — Я деталей не знаю. Только все дело в ее отце. Он жуткий педант. Он запретил Марине идти к нам в институт. Сказал, что не захочет ее больше видеть… В общем, боялся за нее, пробовал воздействовать, но на Марину очень трудно воздействовать. Когда она все-таки не подчинилась, он, как человек слова, сказал, что больше ее не увидит. Правильно сказал. Отец всегда отец. Надо уважать.
— Трещина открыта — сказал Димов, — я остаюсь пока здесь. Нильс пытается до них добраться.
— Дальше, — сказал Павлыш.
— Вам, наверное, неинтересно.
— Ничего, все равно ждем.
— Ван помог Марине убежать из института на один день.
— На Луну? — вырвалось у Павлыша.
— А как вы догадались?
— Это было полгода назад?
— Да, как раз полгода. Она уже прошла курс подготовки, с нее сняли биокопии и начали обработку терапевтическими средствами, чтобы понизить сопротивляемость организма. Не могла она убегать. Не имела права. На месте Геворкяна я бы ее обязательно уволил. А она полетела на Луну. Оттуда должен был стартовать ее отец. Он капитан «Аристотеля».
— Нильс? Это ты, Нильс? — послышался голос Вана.
— Он передает, что нашел их, — сказал Димов, — нашел.
— В каком они состоянии?
— Не знаю, — сказал Димов, — ждите.
— Ну и чем все кончилось? — спросил Павлыш.
— А? Мы о Марине? Ничем. Простили. Ван всю вину взял на себя. Марина всю вину взяла на себя, Димов всю вину взял на себя, Геворкян посмотрел на них, старый человек, мягкий стал… и простил. Романтическая история. Только отец не простил. Улетел, понимаешь? Но простит. Куда денется…
— На какой они глубине? — спросил Павлыш у Вана, включив передачу.
— На двадцать метров ниже меня, — ответил Ван.
На катере заполнили водой грузовой отсек, поместили в него биоформов-акул и пошли к Станции.
Павлыш тем временем вернулся к острову, чтобы эвакуировать оттуда Сандру и Пфлюга и вывезти оборудование. Поток лавы изменил направление и угрожал заливу и убежищу. Сандра все еще не просыпалась.
Пока Пфлюг с Гогией устраивали в кабине Сандру, Павлыш возвратился в убежище. Он вытащил приборы, отключил питание рации, задраил люк. Теперь убежище будет пустовать до тех пор, пока природа не утихомирится. Гогия выскочил из флайера, взял один из ящиков, побежал обратно. Оставался еще один контейнер — такой тяжелый, что унести его можно было только вдвоем. Павлыш присел на край ящика, дожидаясь, пока кто-нибудь вернется помочь ему.
Все вокруг изменилось. Сутки назад залив был мирным, тихим уголком, даже волны не добирались до берега. Теперь низко над островом висели облака пепла, то и дело сыпал крупный мутный дождь.
Одна из птиц вернулась к острову вслед за флайером и кружила над головой.
Павлыш помахал ей рукой. На птице не было рации, и он не мог спросить, кто это.
Грязевой вулкан вдруг выбросил высоко в небо струю жижи, словно хотел сбить птицу на лету, и та, сложив крылья, пошла в сторону.
Гогия сказал:
— Давай возьмем контейнер.
Павлыш встал, наклонился, подхватил контейнер, и они потащили его к флайеру. Земля под ногами мелко дрожала.
— У меня такое впечатление, — сказал Гогия, — что остров в любой момент может взлететь на воздух.
— Не беспокойся, — сказал Павлыш, — должны успеть.
— Алан на всякий случай нас страхует, — сказал Гогия, — тоже опасается.
— Это Алан? Ты как различаешь?
— Я так думаю, что это Алан. Он настоящий мужчина.
Конечно, это не Марина, подумал Павлыш. Ей не хочется со мной встречаться. Шлем заглушал грохот вулкана. До Павлыша доносился лишь ровный, глухой, утробный гул. Но в этот момент в недрах горы зародился такой пронзительный и зловещий звук, что он проник внутрь шлема.
Человек, становящийся свидетелем катастрофы, внезапной и скорой, действует инстинктивно. И представление о том, в какой последовательности происходили события, складывается уже потом, когда все минует, и на собственные впечатления накладываются рассказы очевидцев. И если Павлышу показалось, что по склону горы ударил невидимый топор и она, как деревянная колода, начала разваливаться под этим ударом, то Пфлюг, видевший все из открытого люка флайера, мысленно сравнил взрыв с театральным занавесом, раздвигающимся в стороны в момент, когда оркестр гремит последним аккордом увертюры, а сквозь расширяющуюся щель проникает со сцены яркий свет.
Наверно, Павлыш стоял неподвижно более секунды. Почему-то он даже не упал, не потерял равновесия, и мозг его успел отметить, что гора распадается слишком медленно. И тут воздушная волна подхватила его и бросила к флайеру.
Сейсмолог висел в люке и что-то кричал, но Павлыш не слышал. Он смотрел на рушащуюся декорацию и видел, как гигантский вихрь подхватил птицу, белое перышко, бросил ее вверх, закружил и понес к воде…
— Скорее! — кричал Гогия. — Поднимайся!
Внутри горы была видна желтая раскаленная масса, мягкая и податливая. Она медленно вываливалась сквозь зубья скал.
Павлыш не мог оторвать взгляда от комка белых перьев, от пушинки, падающей в воду.
— Куда? — кричал Гогия. — Ты с ума сошел!
Павлыш подбежал к воде. Птица, несомая воздушной волной, падала как лист с дерева, бессильно вращаясь в воздухе.
Она должна была упасть метрах в ста от берега, но порыв встречного ветра бросил ее ближе к суше, и Павлыш, даже не подумав, глубоко ли там, побежал, увязая в грязи, скользя и стараясь удержать равновесие, а земля, вздрагивая, уходила из-под ног.