Перевал
Шрифт:
Но где Кореновский со своими ополченцами? Час назад они дрались в районе Театральной площади. А теперь?..
Севидов повернулся к адъютанту — под стать комдиву высокому и худому лейтенанту Осокину.
— Геннадий, Шалва не возвращался? — спросил и в душе усмехнулся: зачем спрашивать? Если бы ефрейтор Шалва Шавлухашвили возвратился, сам доложил бы.
Больше часа назад послал Севидов своего водителя в штаб полка народного ополчения. Он хотел встретиться с командиром этого полка. Севидов только сегодня узнал, что командует полком его давний друг Евдоким
Вот где судьба свела старых друзей. Они знали друг друга еще с гражданской войны. В последние годы Кореновский работал секретарем одного из райкомов партии в Ростове. Евдоким Егорович был гораздо старше генерала, но разница в возрасте не мешала их дружбе. Возможно, сблизила этих двух непохожих по характеру и возрасту людей общая страсть — оба были заядлыми рыболовами и охотниками, а возможно, что-то другое — более сильное и глубокое.
Всякий раз, когда Севидов приезжал в Ростов, они встречались, вспоминали былые годы, ездили на рыбалку в свои излюбленные места на Маныче, в родную станицу Севидова — Раздольную.
— Разрешите? — раздался голос ефрейтора Шавлухашвили. — Товарищ генерал, ваше приказание выполнено. Полковой комиссар…
— Хватит, хватит, — прервал Шалву густой хриплый бас, и навстречу Севидову шагнул коренастый крепыш с четырьмя шпалами в петлицах и комиссарской звездой на рукаве коверкотовой гимнастерки. — Андрей Антонович! Дорогой! — пробасил он, протягивая вперед короткие руки.
— Здравствуй, Евдоким Егорович, здравствуй. — Севидов наклонился и обнял своего друга.
— Вот ты и снова в Ростове, Андрей Антонович. Полк в твоем распоряжении. И я в твоем распоряжении. Думал ли, что буду у тебя комиссаром!
Севидов промолчал, отвел глаза.
— Не рад, что ли? — спросил Кореновский.
— Встрече рад, но лучше, если бы она состоялась на Маныче с удочками. — И невольно прислушался к дребезжанию чудом уцелевших стекол в этом чудом уцелевшем доме, где сейчас располагался КП.
— Ты прав, Андрей Антонович. А где твои? Успели уйти?
— Надеюсь. Дарья с малышом должна была уйти.
— А вояки?
— Вояки? Ольга с санпоездом, Борис в госпитале, а Степан здесь, в полку у майора Каргина, в районе Буденновского проспекта. Жарко там.
— Везде жарко, — вздохнул Кореновский.
— А твои ушли?
— Еще в сорок первом. Из Самарканда письма получал.
— Моя Дарья тоже уходила в сорок первом, да вернулась. Надеялась, что не отдадим Ростов второй раз. А теперь не знаю, сумела ли уйти.
Севидов вдруг повернулся к водителю, крикнул:
— Шалва!
Ефрейтор резко выпрямился.
— Пулей ко мне домой! Дорогу помнишь?
— А как же!
— Забери всех, кого застанешь, и отвези через мелеховскую переправу в Ольгинскую.
— Потом прикажете вернуться?
— Останешься с ними.
Шалва опустил голову, тряхнул черным чубом, переступил с ноги на ногу, умоляюще посмотрел из-под кудрей на комдива.
— Ну! — прикрикнул Севидов.
Всегда исполнительный, Шалва сейчас не торопился выполнять приказание комдива.
— Вот дьявол
Шалва улыбнулся, и даже чуб его, кажется, осветился радостью. Ефрейтор круто повернулся и выскочил из комнаты, боясь, как бы комдив не передумал.
— Выходит, Евдоким Егорович, вместе драться будем, — проговорил Севидов, рассматривая план города. — Где твои ополченцы?
— Держат кварталы на Первой Советской. Один батальон на Семнадцатой линии.
— Хороню бы его поближе к Каргину, на Буденновский проспект.
— Товарищ генерал, — обратился лейтенант Осокин к Севидову, — к вам капитан из штаба армии.
— Немедленно проси.
Пожилой, измученного вида капитан в запыленной гимнастерке подал генералу пакет.
— Садитесь, — сказал Севидов, раскрывая пакет, и крикнул Осокину: — Геннадий, покорми капитана!
Севидов читал распоряжение штаба армии, и лицо его хмурилось. Складывая листок, сверху вниз посмотрел на Кореновского.
— Вот какие дела, Евдоким Егорович. Не пришлось нам вместе повоевать. Немцы рвутся к Багаевской и Раздорской. Мне приказано двумя полками прикрыть переправы. Полк Каргина и твои ополченцы остаются здесь. — Он снова обернулся к адъютанту: — Геннадий! Жми к Каргину! Объясни обстановку. В случае отступления пусть переправляются и отходят к Раздольной.
В комнату вбежал возбужденный Шалва. Чуб его прилип к мокрому лбу. Гимнастерка, брюки, сапоги были в коричневой пыли.
— Товарищ генерал, там никого нет.
— Дом цел?
— Нет.
— Сильно разрушен?
— Нет.
— Во всем доме — никого?
— Нет.
— Да ушла Дарья, Андрей Антонович, — проговорил Кореновский. — Наверняка ушла.
— Дай-то бог… Шалва, готовь машину, едем.
Оставшись вдвоем с комиссаром, генерал Севидов снова развернул план города, кивком головы подозвал Кореновского.
— Видишь, Евдоким, генерал Хофер верен себе, пытается охватить город. Если ему это удастся — дело дрянь. А-а, черт подери! — Севидов швырнул на пол папиросу, пристукнул каблуком окурок. — Люди стоят насмерть, дерутся до последнего, а знаем наверняка, что придется отступать. Вот оставлю тебя, твоих ополченцев, полк Каргина оставляю. А что вы можете сделать? Лишь продержаться, пока я прикрою переправы. А дальше? Ох, Евдоким, выть хочется. Ну что ж, мне пора. За Доном держись в направлении к Раздольной.
— Ты веришь, что мы не пропустим их за Дон? — испытующе глядя в воспаленные глаза Севидова, спросил Кореновский.
Севидов, ожесточенно глотая дым, угрюмо молчал.
— Надо бы мне здесь остаться, — не дождавшись ответа, проговорил Кореновский, — обком не разрешил. Да и то верно, знают меня в городе как облупленного. А подлецов еще немало. По сорок первому году знаю, чудом тогда улизнул от гестаповцев.
— Да, ты прав, Евдоким, немало подлецов. Ведь подумать только, в каждом оккупированном городе вдруг находятся бургомистры, полицаи, в каждом селе — старосты. Сколько же недобитой сволочи осталось после гражданской…