Перевал

Муратов Виктор Владимирович

— Что и говорить, пригрела Советская власть ползучих змей на своей груди. Но ничего, Андрей, придет время, каждый получит по заслугам. Подлецов, конечно, единицы, в семье, как говорят, не без урода, честных людей больше, они не смирятся с оккупантами. Остаются и в Ростове преданные люди. Незаметные, многие и без партийных билетов, но наши, советские. Нелегко им придется, знаю по собственному опыту. — Он протянул руку Севидову: — Ладно, Андрей, прощай! Давай, жми к своим переправам. Будем держаться сколько сможем.

Со второго этажа школы имени Розы Люксембург был хорошо

виден Зеленый остров. Дон плавно обтекал его, чуть ниже соединялся с левым рукавом и дальше катил свои воды к Азовскому морю. По острову били немецкие батареи. Снаряды со свистом пролетали над школой. Кое-где загорались высокие тополя. Многие снаряды не долетали до острова, падали в воду, вздымая мутные фонтаны. Со стороны острова отвечали редкие орудия, ведя, казалось бы, бесприцельную стрельбу.

Майор Каргин то и дело поправлял сползающую со лба повязку. При этом злился и злость вымещал на телефонисте — маленьком рябом красноармейце Кайсенове.

Тот ожесточенно крутил ручку телефона.

— «Березу»! «Березу» давай! Давай «Березу»! — кричал Каргин.

— Нету, нету «Березу», — испуганно глядел на командира полка Кайсенов и ругался: — Ай, шайтан, «Берез»! «Берез»! Я — «Волна»!

«Береза» молчит, и это плохо. У Каргина все надежды на первый батальон. Но командир первого батальона молчит. Если лишь связь прервана, а батальон держится — не беда. Связь будет восстановлена. Но если немцы отбросили батальон к Дону…

На Буденновском проспекте оборона держится стойко. Там дерутся два батальона. Улицу попытались укрепить: дорожное покрытие снято, камни мостовой нагромождены в баррикады метровой толщины. Боковые улицы перекрыты дотами. Дверные проемы в домах замурованы, окна заложены мешками с песком и превращены в огневые точки, на балконах оборудованы пулеметные гнезда, на крышах засели снайперы.

«По Буденновскому немцам не пройти, — ожидая связи, размышлял майор Каргин, — но могут обойти с флангов. Дивизия ушла к переправам. И где же эти ополченцы, с которыми надо взаимодействовать? Ни черта не разберешь. Уж темнеть начинает, а ночью очень даже легко немцы могут окружить штаб полка. Разве одним взводом Рокотова удержаться?»

Город горел. Чем сильнее сгущались сумерки, тем ярче были видны пожары. Едкий дым медленно полз к Дону. Взводу Рокотова было приказано прикрыть отход штаба полка. Какой у Рокотова взвод! Осталось пять человек, не считая его самого и ординарца Рябченко. Да и тех, пятерых, Степан потерял из виду в этих сумерках, смешанных с дымом, когда с сержантом Кучеренко оборонялись у ограды.

— Рябченко! Рябченко! — крикнул Степан.

— Шо, товарищ старший лейтенант?

— Ползи к ограде, передай сержанту Кучеренко, чтоб отходили через Дон к Ольгинской.

— Слухаюсь, товарищ старший лейтенант.

Рябченко уполз в сизую дымку. Степан, укрывшись за цементной оградой фонтана, вглядывался в сторону школы, с трудом различая ее очертания.

Школа имени Розы Люксембург. Степан учился в ней с пятого по десятый класс. Чего только не случалось за шесть лет в этих стенах! А во дворе школы был фонтан. В центре его на постаменте стоял гипсовый пионер с горном в руке. Запрокинув голову, он как бы трубил пионерский сбор. Степан в пионерской дружине тоже был горнистом, и, наверное, поэтому Ольга назвала фонтан «Степкин».

Летом

даже во время каникул в школьном дворе было весело. Спортивные площадки не пустовали. Манил сюда ребят и густой, разросшийся сад тети Софы — школьной технички. Сад примыкал к школьному двору. Мальчишки сделали лазейку в заборе. Тетя Софа знала об этом, по лазейку не заколачивала. Ветки деревьев ребята не ломали, яблони и груши не обносили. Они проникали в сад, чтобы поваляться в траве под развесистыми деревьями. Тетя Софа сама угощала ребят яблоками и грушами. Но главным угощением было алычовое варенье. Она доставала его из погреба. Варенье было холодное, прозрачное и кисло-сладкое.

И все же сильнее всего манил к себе ребят фонтан. Было приятно бултыхнуться в прохладную воду, подставить тело под его тугие струи. Благо что летом и школьный дворник был на каникулах — некому грозиться метлой. Ребята плескались, обливали водой горниста, он становился от воды темным, и по его гипсовому телу стекали ручейки.

Сейчас фонтан сух. А от горниста осталась одна гипсовая нога…

Вблизи раздалась автоматная трескотня. По цементной ограде фонтана зацокали пули.

— Товарищ старший лейтенант, отходить треба! — услышал Степан голос Рябченко. — Чуете, отходить треба. Окружають! Това… — Рябченко медленно опускался на колени. Левой рукой он держался за шею, а правой зажал винтовку.

— Что с тобой, Рябченко? Что с тобой? — Степан кинулся к ординарцу. — Петро! Что с тобой? Петро!

Стреляли совсем близко. Трассирующие пули оранжевыми строчками вспарывали темноту. Справа нарастал самоуверенный рокот моторов, лязг гусениц. «Значит, танки прорвались по Буденновскому проспекту. Через Буденновский проспект путь отрезан. Слева за оградой школы автоматчики». Степан потащил ординарца к забору сада. Единственный выход — через знакомую лазейку. Ему было трудно передвигаться. Мешала винтовка, зажатая в руке Рябченко. Степан пытался вырвать ее из рук ординарца, но Рябченко зажал винтовку мертвой хваткой. Степан прислонил Петра к стволу яблони, отдышался, размышляя, как же быть. С такой ношей через Дон не переплыть. Да и до берега не дотащить: не выдержит Рябченко. Может, оставить в подвале у тети Софы?

— Потерпи, Петро. Потерпи, слышишь?

Перебегая от дерева к дереву, Степан добрался до подвала. Луч фонарика выхватывал испуганные лица женщин. Они закрывали глаза от яркого света, прижимали к себе детей.

— Я свой. Свой я, — пытался успокоить их Степан и направлял фонарик на свои петлицы с рубиновыми кубиками. — Тетя Софа, не узнаете меня? Я Рокотов, Степан Рокотов. Я в нашей школе учился. Рокотов я, тетя Софа.

В углу подвала с трудом поднялась тучная женщина. Разминая поясницу, приблизилась к Степану.

— А ну еще засвети, погляжу.

Степан направил луч фонаря на себя.

— Я у вас алычовое варенье ел. Не помните?

— Где ж вас запомнить! Все ели. Много хлопчиков было, всех не запомнить. Ну да раз ел варенье, то свой.

— Там раненый красноармеец.

— Где?

— Там, в саду.

— Муся, а Муся! — позвала кого-то в темноте тетя Софа.

— Шо? — отозвался тонкий девичий голос.

— Приготовь воды да поройся в узле, там чистая простынь есть.

Рябченко бредил. Он что-то хрипло шептал. Степан с трудом расслышал: