Перевернуть в парадоксальное
Шрифт:
ВЛАДИМИР БУЕВ
Я перед зеркалом оратор:
рука – вперёд к грядущим снам.
Я Ленин, я и литератор —
внимаю собственным речам.
Язык мой мне не враг заклятый.
Язык в обоих смыслах слов.
Не вырвет супостат мохнатый
язык из двух рядов зубов.
Какая речь! Какие перья!
Осанка какова! Носок!
Да не носок, что перед дверью,
а
А что за голос! Просто диво!
Я речь толкаю – я рублю!
Вдруг море вздуется бурливо,
чтоб поклониться королю.
О чём бишь я? Да я люблю же!
Не самого себя – тебя!
Ты зорька алая на суше,
я в море прыгнул, затупя.
Она молила и просила,
подстраховаться мне пришлось,
ведь ты меня всегда гасила,
я и пошёл слегка вразнос.
………………………………….
Ты уличила. Героиня!
я повинился, ты – душа!
Бессмертна всякая Богиня,
но мне не надо шалаша.
САНДЖАР ЯНЫШЕВ
Tet-a-tet. Из «Сюиты для голоса и слуха»
Женщина спит, ей положено спать.
Мы на доске расставляем фигуры.
Чай адмиральский, коньяк и сигары.
Женщина спит, ей положено спать.
В каждом из нас жил точильщик ножей.
Мы не любили его, и отныне
мы влюблены в эти штучки резные.
Мы влюблены, мы не точим ножей.
Мы истребили все до одного
дни. Мы от альфы прошли до омеги.
Женщина сквозь непрозрачные веки
Ждёт одного из нас. Ждёт одного.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Терпение
Женщина то ли молчит, то ли спит.
Ей так положено, ей там и место.
И феминизма дурным манифестам
Выдан Востоком не будет кредит.
Шахматы – Индия, позже – Иран.
Позже – арабы. Всё это Восток.
Женщина знает её уголок,
Если к супругу явился дружбан.
В шахматы если играют они
Где-то вне дома в пространстве чужом,
Тоже сидеть на диване тишком
Женщине следует, как ни крути.
Ждать своего мужика-игрока
И обсуждателя дел мировых —
То же, что мешкать у рифов морских
С верой в погоду как в дар шутника.
САНДЖАР ЯНЫШЕВ
Город в пустыне
Я распознал тебя: однажды
торговым рядом
ты стрекотал, как язва, нажит,
как сум,
в невытрясаемых пожитках,
узлах и тарах
восточной женщины… Скажи-ка:
а ведь недаром
вагон бубнил мне, что подстрочник:
ночь, Кызылкумы… —
о том, как пучит позвоночник
в пути твой кумыс.
Ты подстерёг меня, чтоб, выйдя
со сна в твой облак,
я сверил, как степной Овидий,
с пустыней область
парного дня, земных потужий
конечный логос:
там, в вышних волостях, где лужи
берут в свой locus
гусиным смазанный, как пристань,
стручковый перец, —
уже ощипанный, расхристан
археоптерикс.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Город-красавец
Наверно, город Учкудуком
такой зовётся.
Там нету римских акведуков —
есть три колодца.
И Кызылкумы – Учкудука
верный признак.
Забыть попробуй песню, ну-ка,
про город-призрак.
Про град, который средь пустыни
возник в Союзе
Про град-красавец, что стал витриной
и данью музе.
Про город сказок, пустых иллюзий,
советских мифов.
Про град сегодняшних аллюзий
и Сизифов.
Возникший город удивил
саму природу.
Я, как Овидий, граду мил
и в непогоду.
А что на самом деле город
представляет?
Ураном с золотом поборот.
Умирает.
С генетикой бороться
сил не хватит.
Пока уран как солнце,
всё прокатит.
…И тут выходит вся в узлах
звезда востока:
к свободной женщине в песках
судьба жестока.
САНДЖАР ЯНЫШЕВ
В конце концов, у нас ведь есть
часть завтрашнего дня.
Рассвет, помноженный на тень
колен и интервалов.
И тишина, и глубина
и птичья мельтешня
на антресолях, чай, нават
и миндаля навалом.
В конце концов, мы из пыльцы
египетских камен
меж рам оконных – новый сорт
сообразим варенья;
сольём вино ослиных пасх,
ром греческих календ.
Глядишь, к полудню будет нам
ещё одно время.
В конце концов, и я не здесь,
и ты ложишься в дрейф,
и кровь по-новому звучать
воспитывает мышцу.
Но до четвёртых петухов
у луковиц дерев
я книгу рощ твоих ношу,
как ртуть, подмышкой.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Есть всё у нас. Мы даже