Перевернутый мир

Михайлова Евгения

Мы уже были пять лет женаты с Валеркой. Коля ходил в садик. Сбережений ноль. Валерий мог отказаться от дорогого заказного проекта и влететь в свое кино не для всех, на которое иногда тратил гонорары, полученные за другую работу.

Подруга Надя мне давно плешь проедала:

– Аля, для женщины с твоими потребностями и планами такой брак – вообще не вариант. Я знаю эти взлеты и падения гениев, неважно, признанных или нет. Только им самим это в кайф. А жены и дети – всегда жертвы. Безденежье, зависимость, а в результате обязательно бросит ради какой-то музы. Посмотри на меня. Я тоже люблю кино про любовь, но мужа я искала с помощью собственных мозгов.

Мой Паша – не красавец и не гений. Я вижу, что ты смотришь на него как на прошлогоднее дерьмо. А он, между прочим, пользуется успехом у баб. Потому что многим понятно, что депутат со связями и всякими возможностями – это достойная и полная жизнь для его семьи. Это заграничные университеты для детей, это отдых в самых лучших местах. Это тупо деньги и тряпки. Или не надо, скажешь? Лучше питаться любовью?

Надя – моя единственная подруга, потому что она простая, прямолинейная, нежадная, независтливая и намного глупее меня. Это очень важно – знать, что человек, который в курсе твоих дел и проблем, не придумает, как что-то использовать против тебя. И, наоборот, ничего не заподозрит, если ты немного используешь его. Ничего такого, что причинило бы большие неудобства или переживания. Просто зачем пробивать какую-то стену собственным лбом, если твоя подруга уже ее пробила? Надо просто войти.

У меня обыкновенная внешность. Для того чтобы придать ей шик и блеск, нужны большие деньги. Как у Нади, к примеру. Мне пролезть на поле охоты за депутатами, чиновниками и бизнесменами не дадут стаи моделей и проституток. И речь только о тех буграх, у которых традиционные пристрастия. А это сильно не сто процентов. Я бы и за пятьдесят не поручилась. Знаю, о чем говорю, поверьте. В качестве намека: с детьми работаю.

Короче. Надин Паша – приземистый, пузатый и потеющий – стал моим билетом в другую реальность. Он ко мне привык, всегда внимательно выслушивал. Иногда даже спрашивал совета в каких-то делах. Явно считал меня умнее своей жены. Может, и вообще самой умной. А когда я будто бы в шутку затеяла невинный флирт – длинные взгляды, по плечу погладить, по колену хлопнуть, – он как-то стал напрягаться в моем присутствии. И однажды после Надиного дня рождения в сильном подпитии повез меня домой. Но не проехали мы и трех метров, как он сообщил, что у него есть отличная квартира, где в спокойной обстановке можно продолжить нашу интересную беседу.

Валеры, как обычно, не было дома, для Коли я вызывала приходящую няню. А Надя сладко спала после бурного вечера с выпивкой и подарками. Никто и не заметил, что мы выпали на три часа. Для Паши это был технический предел, условно говоря, любви.

А после трех-четырех свиданий у него ко мне возникло почти родственное чувство. Надя никогда не узнает о моем благородстве: увести ее мужа я могла бы с легкостью. Другой вопрос, что он мне в другом качестве сто лет не сдался. Наша вялая связь тянется до сих пор.

Я уже десять лет директор небольшой частной школы для детей состоятельных родителей, которую назвала «Наш Оксфорд». Паша, конечно, изначально был моим спонсором. Он не из тех, кто заблуждается в причинах привязанности к нему женщины. А потом он придумал такой удобный и хитрый благотворительный фонд под нашим управлением, что и сам внакладе не остался. А Надя была в восторге оттого, что ее муж помог ее лучшей подруге. К слову, я не разрушила ее женское счастье. О том, что два раза в неделю она встречается со стриптизером, похожим на манекен из магазина спортивной одежды, я знала давно.

А когда ушли из жизни лишения и униженность,

я поняла, что влюблена в своего Валеру, как в первые годы, когда не могла поверить своему везению. Меня до сих пор в дрожь бросает, когда внезапно посмотрю на него. Худая, но какая-то бьющая горячим ключом фигура, необыкновенное лицо с узкими, карими, как будто чуть прищуренными глазами. В каштановых волосах уже серебряные пряди, отчего Валера, на мой взгляд, стал совершенно неотразимым. Так бывает только с красивыми мужиками, они становятся еще интереснее и притягательнее с возрастом.

Любит ли он меня? Никогда не ставила так вопрос. Я один, первый, раз посмотрела на Валеру, а дальше просто брала его приступом. Я так старалась стать для него необходимой, чтобы у него не было шанса ни увернуться, ни подумать, будто это не так. Он держится со мной нормально, у нас теплые отношения, он ответственно относится к сыну – этого более чем достаточно. Смотрю на другие семьи – там иногда сплошное болото, и черти водятся. А у нас все путем. Тем более живем и отдыхаем как люди. Правда, ездим мы чаще всего только с Колей. Валера отдыха не признает.

Да, все хорошо. И что меня так мучает в последнее время? Одно впечатление. Подозрение. Я зашла в комнату Валеры, когда он по большому монитору на стене смотрел снятый материал. Задала какой-то вопрос – а он не слышит, оторваться от экрана не может. А на экране стоп-кадр. Он задержал одно лицо, какая-то неизвестная актриса, – и смотрит на него. Как будто изучает бурную и сложную сцену. Как будто все остальное для него не существует. Я стояла на пороге довольно долго. Ушла, а Валера даже не заметил, что я заходила.

Ночью я нашла в интернете все о фильме Валерия, актерах, которые у него снимаются. То лицо принадлежит даже не героине. Второй план. Она еще студентка, Екатерина Васильева.

Я не готова пока ответить себе на вопрос, появилась ли у меня проблема. Но ощущение, будто во многих мелочах муж изменился, есть. Существует ли связь – это нужно решить.

Коля

Маман пропихнула меня в МГИМО. Сначала хотела оправить в какой-нибудь Оксфорд или Гарвард. Эти названия у нее в ранге тараканов в голове. Но я сказал, что не собираюсь ни зубрить в такой степени язык, чтобы нормально с ребятами общаться, ни бросать то, что у меня есть здесь. Друзья, девчонки, наши места, развлечения. Мамин «оксфорд» мы пролетели с левой ноги. И дело даже не в том, что моя мать директор. За нас всех все решено и оплачено с рождения. Нет, за них всех, кроме меня. Но я, конечно, на эту тему не распространяюсь. Как вспомню свое «счастливое детство», так вздрогну. Отца вечно нет, мать постоянно злая и дерганая. Слипшиеся макароны, дохлые пельмени после садика, где в туалете бегали тараканы.

Все у нас вдруг изменилось, как в сказке. И только мой папаша – режиссер не для всех – может считать, что дело в мамином таланте организатора и воспитателя. Он и институт считает моей заслугой. Папа далеко не дурак, я бы даже назвал его умным. Но ему так удобно – не заморачиваться, что откуда берется. Я обожал те редкие случаи, когда отец приходил в школу. Он выделялся на фоне других отцов, как гость из будущего. Классный, сдержанный, загадочный. И многие его узнавали, особенно девчонки: они смотрят такое кино. Я всю эту интеллектуально-психологическую муть не люблю, но признаю ее право на существование в одном случае – на папином достойном и неповторимом уровне. У отца в этом смысле нет конкурентов – он слишком не похож на других.