Перевёртыш

Домарадский Игорь Валерианович

Сотрудников института буквально рвали на части. Помимо Ростова и области, они работали в Астрахани, Одессе, Керчи и других городах. Мне самому пришлось работать в Махачкале и Донецке, не говоря уже об эпизодических выездах в Мариуполь, Херсон и Керчь. О этой эпидемии, когда было зарегистрировано свыше 3000 больных и вибриононосителей, можно было бы говорить очень много, но о ней написано достаточно и без меня. Укажу лишь, что за научные и практические достижения в борьбе с холерой Ростовский институт в 1971 году получил при мне статус "головного" института по этой проблеме. По существу он остается им до сих пор, что подтверждают, в частности, издание фундаментального труда "Справочника-кадастра распространения вибрионов эльтор в поверхностных водоемах и сточных водах на территории СССР в 7-ой пандемии холеры" [Ростов-на-Дону,1991] и активное участие в ликвидации крупной эпидемий холеры в Дагестане в 1994 году. Пользуясь случаем,

хочу отметить, что возникновению последней эпидемии холеры в Дагестане не следует удивляться. Почти за четверть века со времени первой зарегистрированной там вспышки, в санитарно-гигиенической обстановке Дагестана, даже его столицы, кажется, мало что изменилось. У меня сохранились фотографии некоторых "злачных мест" Махачкалы, позволяющие утверждать, что для объяснения причин новой эпидемии нет необходимости снова прибегать к утверждениям о её заносном характере (на этот раз паломниками из Саудовской Аравии).

Помимо научно-административных дел, в Ростове много времени у меня отнимала общественная деятельность в качестве депутата сначала районного, а затем и Областного Совета депутатов трудящихся, в числе которых в то время были писатели М. Шолохов и В. Закруткин. За прошедшее время (я имею в виду иркутский период) мое отношение к советам разных уровней не изменилось и депутатство в них я рассматривал как лишнюю обузу., тем более что с нашим мнением никто не считался. По сути, мы являлись лишь ширмой, за которой власти делали все, что считали нужным. Поэтому заседания были нудными и не интересными, однако явка и присутствие на них были "строго обязательными". Обычно после их начала двери запирали до самого окончания. Тем не менее мне удавалось с них сбегать. Для этого я обычно раздевался в автомобиле и просил шофера подъехать ко времени перерыва. Сказав "мальчикам", охранявшим вход, что иду "покурить на воздухе", я выходил и садился в машину. То же повторялось на многочисленных заседаниях "партийно-хозяйственных активов", на которые съезжались на служебных машинах руководители больших и мелких предприятий города и области. Интересно, что во время самих заседаний можно было читать, разговаривать и даже сидеть с друзьями в буфете!

Еще одной стороной деятельности, но куда более приятной, были заседания Ростовского областного отделения Всесоюзного микробиологического общества, организованного мною.

Немало сил было также отдано строительству, Об одном из них я говорю ниже, а сейчас лишь укажу на строительство в центре Ростова большого жилого дома для сотрудников института, Кто занимался этими вопросами, поймет как это было трудно!

Годы жизни в Ростове после событий в Нукусе и отъезда из него были тесно связаны с истинной казачкой, чудесной женщиной и большим ученым З. В. Ермольевой, страстно любившей Ростов и оказывавшей покровительство всем ростовчанам. В значительной мере ей обязан я избранием в 1969 году членом-корреспондентом АМН СССР. Жена и я гордимся тем, что З. В. Ермольева причисляла нас к кругу своих друзей, в который входили В. Д. Тимаков, Г. П. Руднев, И. А. Кассирский, Н. П. Кашкин и некоторые другие незаурядные личности.

Как и в Иркутске, в Ростове у нас был дом всегда открытый для друзей и просто знакомых и кто только ни побывал у нас за 9 лет! Несмотря на все трудности и большую загрузку у меня хватало времени на занятия спортом (плавание, гребля, настольный теннис и бадминтон) и веселье. Оглядываясь назад, я понимаю сейчас, что этот период был самой яркой страницей в моей жизни. Ростов для меня дорог еще потому, что совсем рядом когда-то находилось гнездо моих близких, С мамой мы несколько раз ездили в Таганрог, Мариуполь и Новочеркасск и пытались найти тот хутор близ Матвеева кургана, где прошла её юность. С женой мы объехали весь Кавказ, перебирались даже на пароме в Крым, а дети лето обычно проводили на Черном море.

Как бы сложилась жизнь в Ростове дальше и надо ли было все бросать, приходится лишь гадать. Я всегда придерживался мнения, что долго сидеть на одном месте нельзя. Может быть я был прав, но в этом есть один недостаток, причем для ученого может быть и самый главный: перемена места неизбежно связана с изменением направления работы, а значительных успехов чаще добивается тот, кто бьет в одну точку.

"Пятая проблема"

Wer sagt A, muss auch B sagen

Кто говорит А, должен сказать В (нем.)

Эта глава вроде бы разрывает повествование, однако в значительной мере её содержание связано с Ростовом, так как в момент моего перевода туда институт стал головным по пятой проблеме среди противочумных учреждений. Кроме того, она является прелюдией последующих событий. Впервые с "пятой проблемой" — кодовое название противобактериологической защиты — я столкнулся в начале 50-х годов, во время работы еще в Институте "Микроб":

передо мною была поставлена задача разработать быстрый (экспрессный) метод выявления чумного микроба. Задача казалась очень почетной; (еще бы, ведь она касалась обороны!) и я с удовольствием взялся за её решение. Но что только я тогда не перепробовал! Пытался даже использовать изотопы, которые только-только стали доступными. Меня послали на изотопные курсы в ЦИИУВ, где я пробыл почти четыре месяца (благодаря этому я успел апробировать мою докторскую диссертацию у А. Е. Браунштейна, о чем уже говорил выше). Однако положительных результатов получить мне так и не удалось. Наконец в голову пришла мысль попытаться использовать нарастание титра фага [Фаги или правильнее бактериофаги — вирусы бактерий.]. Идея оказалась плодотворной, но возникла новая проблема: учитывать нарастание его титра в жидкой среде было очень трудно. Случайно проф. Б. К. Фенюк в Сочи познакомился с Д. М. Гольдфарбом и рассказал ему о моих исследованиях. Гольдфарб тоже занимался фагами и через Б. К. Фенюка пригласил меня в лабораторию В. Д.Тимакова, где он тогда работал. Я с удовольствием вспоминаю пребывание в Фуркасовском переулке! Там я познакомился со многими интересными людьми и освоил методику титрации фага по методу Грация (2-х слойным методом).

Когда я вернулся в Саратов, метод был готов! Помню ту радость, которую испытали я и мои сотрудники, когда уже через 2–3 часа мы впервые увидели на чашках негативные колонии чумного фага.

На основе этой методики была составлена специальная инструкция, но с грифом "секретно". Однако по молодости лет грифам я не придавал значения и, став директором Иркутского противочумного института, издал инструкцию в виде отдельной брошюры. Тогда это сошло мне с рук и не вызвало никаких осложнений по службе, но зато методика попала потом во все руководства по противобактериологической защите. Однако, к сожалению, из-за этой методики отношения с Гольдфарбом у меня испортились, поскольку он считал, что приоритет должен принадлежать ему. Сейчас у меня есть справка, подтверждающая то, что я опубликовал (доложил) эту методику раньше, но отношения между нами так и не наладились. Впрочем, возможно, что в какой-то мере Гольдфарб был и прав, поскольку без стажировки у него у меня могло бы ничего не получиться.

Вообще же Гольдфарб отличался вздорным характером и очень большим, я бы сказал гипертрофированным, самомнением. Испортив отношения с Тимаковым, относившимся к нему очень хорошо, и пару раз провалившись на выборах в АМН СССР, Гольдфарб перешёл в ряды "инакомыслящих", а его сын эмигрировал в США. Гольдфарб несколько раз ездил к нему, но там не остался. Возможно, несмотря на свои стычки с Советской властью, он помнил о войне, в которой потерял ногу и не утратил остатки патриотизма.

С Гольдфарбом связано еще одно событие, к которому я, слава Богу, имел лишь косвенное отношение. Весной 1984 года, при досмотре вещей в Шереметьевском аэропорту у него изъяли пачку сигарет, показавшуюся таможенникам подозрительной. Почему именно, я не знаю. Может быть причина была как-то связана с работой Гольдфарба в Институте генетики АН СССР. В конечном итоге, сигареты переслали во ВНИИ ПМ (см. ниже) с просьбой провести бактериологический анализ. Как заместитель директора института в поручил эту работу моим сотрудникам и из сигарет они выделили измененные культуры кишечной палочки — обычный объект генетических исследований.

По-видимому, культуры представляли определенный научный интерес и просто так, без особого разрешения, их вывезти было нельзя. Поэтому-то Гольдфарб и придумал столь оригинальный способ контрабанды. Однако, как мне рассказали позднее, Гольдфарб категорически отказался от "авторства", и заявили, что, ничего не зная о культурах, не мог не выполнить просьбу "одной знакомой" передать сигареты в США. Так или иначе, но эта история получила широкую огласку и о ней говорил "Голос Америки" (11 или 12 мая 1984 года) в обычной для периода "холодной войны" манере.

Из числа работ по "пятой проблеме", которые были сделаны в ростовский период с моим участием, лучшей я считаю получение штамма EV, устойчивого к наиболее употребляемым антибиотикам, и создание на его основе сухой вакцины, которая в последующем получила "права гражданства". Преимущества новой вакцины перед существующей заключается в том, что её можно применять одновременно с экстренной профилактикой с помощью антибиотиков (обычная же вакцина при этом погибает). Сведениями о наличии подобной вакцины за рубежом я не располагаю. Надо сказать, что создание полирезистентного штамма EV стало возможно благодаря тому, что в то время мы всерьез занялись генетикой чумного микроба. Некоторые итоги этих исследований, равно как и биохимических, явились основой для написания книги "Биохимия и генетика чумного микроба", изданной в Москве в 1974 году (книга написана в соавторстве с моими сотрудниками Е. П. Голубинским, С. А. Лебедевой и Ю. Г. Сучковым).