Перевёртыш

Домарадский Игорь Валерианович

Еще к одному достижению по линии "пятой проблемы" я отношу создание СПЭБ'ов — специализированных противоэпидемических бригад, которые, как мне кажется, сыграли (и продолжают играть) большую роль в борьбе с особо опасными инфекциями. Идейным вдохновителем и непосредственным участником организации СПЭБ'ов стал мой друг проф. Г. М. Мединский. Собственно СПЭБы по первоначальному замыслу Союзминздрава (1964 год) были созданы как подвижные, невоенизированные формирования гражданской обороны, предназначенные в основном для военного времени, что ограничивало круг их обязанностей специфической индикацией бактериологического (биологического) оружия. Однако, как писали Г. М. Мединский и Ю. М. Ломов (1992), "вскоре сама жизнь внесла существенные коррективы как в предназначение и задачи СПЭБов, так и в их штатно-организационную структуру и оснащение". [Холера. Материалы Российской научной конференции. Ростов-на-Дону. 18–19 ноября 1992.]

Как я понимаю, все сказанное, наряду с моими "подвигами"

в борьбе с холерой, сначала, в 1965 году в Нукусе, а в 1970–1971 годах в Махачкале, Донецке и других городах, послужило одной из причин перевода в Москву на работу в Главмикробиопром (за участие в противоэпидемических мероприятиях я был награжден орденом "Знак почета" и орденом Ленина, а также получил почетное звание "Заслуженный деятель науки и техники Кара-Калпакской АССР").

Зимой 1972 года, когда я отдыхал в санатории под Москвой, за мной неожиданно прислали машину и привезли в МЗ СССР к Бурназяну, который мне объявил о решении инстанций перевести меня в Москву. Поговорив с кем-то по телефону, он повез меня в Кремль и представил заведующему одним из отделов ВПК Д.П.Данатову. От него я и узнал впервые о создании новой Организации при Главмикробиопроме при Совмине СССР. Объясняя причину указанного решения, он сказал, что им нужен, в частности, человек с моим опытом работы, гарантией чего является рекомендация Бурназяна. При разговоре присутствовал начальник Главмикробиопрома В. Д.Беляев.

Затем, когда уже мы с Беляевым выходили через Спасские ворота на Красную площадь, он поинтересовался, умею ли я писать. Я не смог скрыть удивления и стал перечислять все мои работы и книги. В ответ Беляев усмехнулся, но промолчал. Смысл этого мне стал ясен позднее, когда мне пришлось приносить на подпись Беляеву соответствующие бумаги. Как правило, ни одна из них ни по стилю, ни по содержанию его не устраивала.

Оказалось, что писать я действительно не умею, а смысл того, что ему нужно, Беляев не всегда мог четко изложить. Помню, что с одним и тем же проектом письма в МО СССР я ходил к Беляеву много раз, но угодить ему я так и не смог; Беляев умер, а письмо осталось неотправленным. Потом я понял, что причина этого крылась в конъюнктурных соображениях, о которых мне было не положено знать.

После описанных событий, решение вопроса о переезде в Москву, затянулось почти на год. Я выставлял ряд условий, касающихся квартиры в Москве, условий работы и устройства жены, на что неизменно получал ответы непосредственно от Беляева (беспрецедентный случай, если учесть высокое иерархическое положение Беляева; его письма хранятся у меня до сих пор). Надо сказать, что все обещанное Беляев выполнил, кроме устройства жены.

Чтобы полнее, как мне казалось, соответствовать новому назначению, в 1972 году, уже будучи членом-корреспондентом АМН СССР, я защитил вторую докторскую диссертацию, на этот раз на соискание учёной степени доктора биологических наук, что в академических кругах ни понимания, ни одобрения не встретило ("А зачем Вам это? Нам-то и одной степени хватило, чтобы стать теми, кто мы есть"). Примечательно, что вторая защита состоялась также в Институте "Микроб", ровно через 16 лет после защиты первой докторской и в тот же день — 16 июня!

После переезда в Москву, с "пятой проблемой" я соприкасался уже только косвенно; она отошла на второй план, став одним из прикрытий нового дела.

Теперь самое время прервать рассказ и остановиться на предыстории последующих событий.

Зарождение проблемы (легенды, догадки, факты)

Es ist eine alte Geschichte (Г. Гейне)

Это старая история.

Кому первому пришла в голову мысль преднамеренно заражать людей и скот, сказать трудно, но древние книги и хроники полны упоминаний об этом. Так, например, в Ветхом завете мы читаем: "И наведу на вас мстительный меч… и пошлю на вас язву, и преданы будете в руки врага"(Левит, 26, стих 25) или "Посещу живущих в земле Египетской, как Я посетил Иерусалим, мечем, голодом и моровой язвою" (Иеремия, 44, стих 13)

Из истории известны также неоднократные случаи отравления колодцев противника, которые теперь рассматривались бы как примеры "биологической войны", понятия, по мнению специалистов, более ёмкого, нежели понятие "бактериологическая война".

Первые более или менее подробные сведения о проблемах бактериологического оружия я подчерпнул из книги Т. Розбери "Мир или чума", изданной у нас в 1949 году. И до этого приходилось слышать о разработке и применении бактериологического оружия японцами в Маньчжурии и Китае, но книга Розбери расставила все точки над "И". По-видимому, эта книга заставила наших военных задуматься над проблемами бактериологической войны всерьез. Как я понял из последующих разговоров со специалистами, у нас работы начались в 40-х годах в тогдашнем Кирове (Вятке) на базе Научно-исследовательского института эпидемиологии и гигиены (НИИЭГ) МО СССР, где Н. Н. Гинзбургом была создана живая вакцина против сибирской язвы ("СТИ") и где разработана технология выпуска сухой

противочумной вакцины EV, которая до сих пор служит эталоном при её проверке на иммуногенность. Кроме того, тогда или несколько позднее аналогичные работы, но связанные не с бактериями, а вирусами и риккетсиями, начались в Загорском военном институте под Москвой. В работах этого института, кажется даже в роли Заместителя его начальника, активное участие принимал известный учёный П. Ф. Здродовский, которого многие выходцы из Загорского института считают своим учителем. Подобно ряду других, П. Ф. Здродовский в свое время сидел и работал в "шараге", но была ли эта работа прямо связана с исследованиями военных, сказать трудно, поскольку тогда действовал Женевский протокол о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых и других подобных газов и бактериологических средств, к которому Советский Союз присоединился в 1927 году. Однако уже в 1928 году за рубежом появилось сообщение о том, что к северу от Каспийского моря он развертывает полигон для испытания "бактериальных бомб", хотя подтвердить это никто не смог. Так или иначе, но, по-видимому, в запасе у нас действительно что-то было, о чем можно судить по следующей выдержке из речи Ворошилова 22 февраля 1938 года: "Десять лет назад или более Советский Союз подписал конвенцию запрещающую использование ядовитых газов и бактериологического оружия [По-видимому он имел в виду Женевский протокол 1925 года.]. Этого мы до сих пор придерживаемся, но если наши враги используют такие методы против нас, то я говорю вам, что мы готовы — полностью готовы — использовать их также и используем их против агрессора на его собственной земле" (привожу в обратном переводе "The problem of chemical and biological warfare", Almqvist & Wiksell, 1971, Vol 1, p.287. Если так, то есть основания полагать, что соответствующие работы у нас начались гораздо раньше 40-х годов.

В декабре 1949 года большой резонанс вызвал процесс над японскими военными преступниками в Хабаровске. В роли главного медицинского эксперта на нем выступал академик АМН СССР Жуков-Вережников. Были изданы соответствующие материалы, с которыми я познакомился совсем случайно. Меня они заинтересовали значительно позднее, когда я столкнулся с необходимостью выяснить некоторые технические подробности работ японцев по культивированию в больших масштабах бактерий и блох. Естественно, что я обратился к Жукову-Вережникову, однако, несмотря на хорошие отношения, никакой информации от него я получить не смог. Мне не удалось даже узнать, где находятся технические подробности. Очевидно, по какой-то причине они были засекречены.

Судя по многочисленным опубликованным материалам, японцы действительно разрабатывали и применяли бактериологическое оружие, В этом вряд ли можно сомневаться. Во время моего пребывания в Нинбо (Китай, провинция Чжэцян), нам показывали карту с указанием районов, на которые в 1940 году японцы сбрасывали бомбы, начиненные чумным микробом (карту мне удалось снять), Мы посетили также дома, жители которых погибли от чумы (снимки у меня сохранились). Поэтому пелена секретности, наброшенная у нас на материалы хабаровского процесса вызывают недоумение.

С именем Жукова-Вережникова — "серого кардинала", бывшим тогда уже вице-президентом АМН СССР, связан еще один, весьма туманный эпизод из истории бактериологического оружия, а именно участие в Международной комиссии по расследованию фактов бактериологической войны в Китае и Корее в 1952 году. Подробности об этом я узнал из книги, подаренной мне в 1957 году в Пекине [Доклад Международной научной комиссии по расследованию фактов бактериологической войны в Корее и Китае, Пекин, 1952]. Однако, насколько я знаю по материалам SIPRI [Cм. ссылку на странице 61; vol.5, pp.238–258.] и высказываниям моего китайского коллеги Ди Шу-Ли, результаты работы комиссии были мягко говоря "преувеличены". Тем не менее, тут уместно отметить, что исследования в области разработки биологического оружия, судя по литературным данным, еще с 30-х годов течение ряда лет проводились как в США (Форт Дейтрике), так и в Англии (Портон). Вопрос лишь в том, применялось ли оно кем-нибудь, если не считать японцев, на самом деле. Тогда считалось, что известные работы Берроуза и Бэкона по детерминантам вирулентности возбудителя чумы, не утратившие кстати значения до сих пор, являлись "отходами" военной программы. Англии.

Интерес к биологическому оружию проявляли и наши союзники по Варшавскому договору, о чем можно судить хотя бы по книге Т. Рожнятовского и З. Жултовского [Биологическая война. Изд. иностранной литер., М., 1959)].Но есть и другие свидетельства. В 60-х годах, когда в Ростовском противочумном институте планировалось строительство аэрозольного корпуса, правда в интересах "пятой проблемы", в течение 4-х лет (с 1965 по 1969 год.) в роли проектировщиков выступали чехи. Они же должны были поставить нам оборудование для этого корпуса. Потом от кого-то я узнал, что у себя аналогичный корпус чехи построили. Поскольку это дело весьма дорогостоящее, уместен вопрос, зачем им понадобилось потратить столько денег, когда в интересах защитной тематики достаточно было небольшой аэрозольной камеры? Ведь даже мы не смогли позволить себе подобной "роскоши"!