Перевод показаний
Шрифт:
Люди-коллеги, да, я знаю, что они делают.
Ты? Ты знаешь что они делают?
Я уже сказал.
Ах, ты уже сказал.
Уже сказал, и еще говорю, тебе, да.
Какой ты храбрый.
Храбрый, потому что разговариваю с тобой? Да, я храбрый, да, еще бы, я все тебе говорю.
Это же коллеги.
Да, и я уже говорил, они злоупотребляют дискреционной властью. Вот это они и делают. Да, они коллеги. Возможно, ты об этом забыла. Знала, знала, да вдруг и забыла.
А ты не забыл?
Да, и потому говорю это тебе. Я не забыл, я об этом и говорю.
И тебе, стало быть, известно
Да, известно, это та власть, которой можно злоупотребить, она мне известны.
И известно, что такое злоупотребление.
Да.
Каждый из нас, говоря между нами, повинен в злоупотреблениях.
Да.
И ты это знаешь.
Это ты, ты что-то знаешь.
Я знаю, что такое нравственность, сказала она, нравственность падает, это я знаю, да, среди наших коллег, недоумевающих, что делать дальше, как поддержать людей, все эти жертвы, горюющие семьи. Может коллеги и видят, какие существуют пути, но для них эти пути закрыты, да, поэтому нравственность и падает, конечно, падает, и я это знаю, и ты должен знать.
Разумеется, знаю, нравственность падает, а у них так давно уж упала, они едят по четыре раза на дню, пьют вино, выдержанное вино, часы отдыха, какой покой, хороший кофе, давайте выпьем французского бренди, коньяка. Может их нравственность можно быстро повысить, дайте им сигареты, сигары. Нравственность падает. Что в самом деле, органы Государства убивают людей, органы Государства режут их целыми толпами, да, а нравственность коллег, какая жалость, она так упала, нравственность-то, теперь вот все говорят о свободе убийства, давайте лучше посмотрим футбол, какой там счет, а где телевизор, да в кафе-баре, Fr"aulein, ein Bier zwei Bier, danke, [2] видите, как нападающий гол забил, ну нет у нас оппозиции, просто прошел, словно танцуя, сквозь нашу защиту, и защиты у нас тоже нет. Но зато нравственность низка, еще и ниже стала, дайте мне пива, пожалуйста, и колбасы какая получше. Насчет нравственности я не в курсе, еще бы.
2
Девушка, одно пиво, два пива, спасибо (нем.).
Я совсем не знаю тебя.
Нет?
Совсем не знаю, это ты, а я тебя не знаю.
Нет?
Это все, что ты можешь сказать – нет?
Это все, что я могу сказать, все, что я тебе говорю
А, ты теперь вон о чем
Да. о нем самом, я говорю тебе, и ты меня слышишь, и потому я говорю это, тебе. Я и кричал бы, дайте мне крикнуть, откройте людям окно, дайте крикнуть, и я закричу. Всем.
Да, сказала она, открыть окно, давай, я открою, а ты покричи. Люди глухи, кричи, кричи из окна, хоть выпрыгни из него.
Я не глух.
Ты глух. И слеп.
Спасибо.
Мы не способны разговаривать, сказала она, больше не способны.
Я-то разговаривать способен. С тобой. Только с тобой. Ты разумный человек, ты все понимаешь.
Разговаривать мы не способны.
Это ты не способна, ты говоришь о злоупотреблении, что я злоупотребляю тобой, ведь ты это говоришь?
Ты не злоупотребляешь мной, только
Твоя собственная нравственность?
Да.
Значит, что-то должно случиться, раз она падает. Скажи-ка мне, что из этого может выйти? Что происходит, когда падает нравственность? Расскажи о поступках, на которые способны ослабевшие люди?
Так ведь это ты у нас такой опытный, вот ты мне и расскажи, если, конечно, это возможно, ты же должен знать, ты ведь все знаешь.
Ты думаешь пристыдить меня тем, что говоришь, но пристыдить меня ты не можешь, не можешь.
Я и не надеюсь тебя пристыдить
Да, как в то утро перед твоим отъездом, шесть дней назад, тогда здесь была еда, и вы ели, я услышал тебя, и вошел, услышал, ты сидела с нашими коллегами, разговаривая о разном, о недовольстве в народе, я слышал, ты и тогда говорила о нравственности. Я слышал, хоть и не долго прислушивался. И еще я заметил, вы курили сигареты.
Но не ты.
Нет.
У тебя сигарет не было.
У тебя сигареты были, а у меня нет. И еда у тебя была, а у меня не было.
Еда была в твоем распоряжении.
Но не сигареты. Вы курили сигареты, вы трое, ты и двое других, тот, который следит за тобой
Он не следит за мной
Я видел его глаза, следит, он-то и злоупотребляет, я знаю этот взгляд, которым он на тебя смотрит. Сигареты были у всех, да, и ты сидела с ними. Обсуждала дела.
Разумеется.
Ты сидела с ними, ты с ними разговаривала.
Разумеется.
Ты разговаривала с ними?
Если ты так считаешь.
Так я и считаю.
Да.
Ты говорила о нашей работе, что она для дегенератов.
Дегенератов, я так и сказала?
Да, дегенератов.
Ты слышал, как я произнесла это слово?
Слышал, от других.
От других, так это они тебе рассказали?
Я слышал.
Но я не использовала этого слова.
Значит, другое.
Дегенераты это ваше слово, слово которым вы описываете себя, работу, которую вы исполняете.
Работу, которую мы исполняем. Ваше слово, наша работа, я описываю ее другим словом – обязанность, мы обязаны ее делать.
По-моему, ты опасный человек. При всем уважении к тебе, я думаю именно так, ты опасен для людей.
Если я опасен для людей, так из этого возникает уважение. Это не порицание. Ты используешь его, как порицание, а для меня оно не такое, эта просто работа, которую мы должны исполнять, источник уважения. Ты осуждаешь ее, произносишь слова враждебно, некоторые, но эта работа необходима, она должна делаться, мной, тобой, мы делаем ее, если не мы, то кто же, если мы ее делать не станем. Вот, пожалуйста, сказал я.
Что?
Я ждал, чтобы уйти – твоего возвращения, в безопасности ли ты
Я в безопасности, и ты тоже. Она отвернулась, смотрела в окно. Это моя жизнь, сказала она.
Есть будешь?
Уже поела.
Ты поела?
Да. И кроме того, эта комната – моя.
Я оставлю ее.
Она не ответила.
Я оставлю твою комнату.
Когда?
Сегодня. В эту минуту, теперь уже в эту, я ухожу.
Нет, сейчас слишком поздно, завтра. Сегодня мне надо поспать. Она вздохнула. Прошу тебя, я устала, так устала.