Переводчица

Семакова Татьяна

А в ответ тишина.

Понимаю, что всё ещё держу её руку, тут же отпускаю и она разворачивается, продолжая идти по ранее намеченному курсу. А я стою и смотрю ей вслед. Ноги как будто вросли в асфальт.

Дошла до остановки, села на лавку и уставилась в мятые бумажки в своих руках. Подхожу ближе, но она даже не шелохнулась, то ли нарочно игнорируя, то ли в самом деле не замечая. Один автобус проехал, второй, а она всё сидит, роняя слёзы.

Рваный гандон внутри меня непрозрачно намекал, что надо сваливать, но тихий голос разума шептал, что извиниться

всё же придётся, иначе командировка превратится в каторгу. А лететь со мной нужно именно ей, мать прооралась и вполне доходчиво пояснила, что в противном случае договор не заключить. Ибрагим каким-то макаром выяснил, что на моё имя билет был забронирован, а вот девушки по имени Диана на том же самом борту нет ни одной. Вот и думай, подфартило или нет. Прилетел бы я с другой переводчицей, он бы взбесился и о контракте можно было бы забыть. Ну и прочий головняк.

Подхожу и сажусь рядом. Носом шмыгает, мокрую бумагу пытается расправить, смазывая поплывшую краску. Чё-то там, похоже, вообще труба. Даже любопытно стало. Ладно, поднатужься уже…

— Извини, — говорю обычном голосом, а она вздрагивает и поворачивает голову.

Поначалу как будто не узнала. Моргнула, сфокусировалась и вскинула одну бровь. Киваю на бумажки и спрашиваю:

— Врач помог?

— Помог, — она немного сипит и тут же откашливается.

— Ты ничего мне не должна, — отвечаю на ранее заданный вопрос как нормальный, адекватный человек, которым уже давно себя не ощущал. В её присутствии. — Врач не должен был говорить, что через меня.

— Стесняешься делать добро? — слегка ухмыляется, а глаза становятся живыми. — Я никому не скажу, обещаю.

Ухмыляюсь в ответ. Забавно.

— И каков вердикт? — вновь спрашиваю, а она нервно хихикает и откидывается спиной на остановку, слегка запрокинув голову.

— Я — бесчувственная, бессердечная дрянь, — отвечает весело, а я начинаю подозревать, что совершил самую крупную ошибку, подойдя к ней. Сейчас начнётся шоу-программа под названием «истерия».

— Я случайно подсунул тебе психолога? — я осторожничаю, но чувствую себя канатоходцем на высоте с трехэтажный дом. Разумеется, без страховки.

— Гематолог, — отмахивается, вяло приподняв пальцы с ноги. Не бомбануло. Странно…

Ещё автобус подъехал, она проводила его взглядом, но так и не поднялась.

— Не знаешь, где хочешь оказаться? — вопрос за вопросом. Да мне премию «собеседник года» надо вручить! Самое странное, что ответ действительно интересен. Весьма непривычные ощущения.

— Почему? — удивляется переводчица и широко распахивает глаза, глядя прямо в мои. В штанах некстати зашевелилось, а она добавила: — Знаю, — и отвернулась.

Я выдохнул, но не на долго. Они продолжала сидеть в той же нелепой позе, с задранной головой, а мой взгляд приковала её шея. Хочу смотреть куда угодно, только не на неё, но просто не могу. В голове всплывает обрывок ночи, проведённый в её квартире. Я лежу на спине, крепко сжимая её ягодицы своими руками, она сидит верхом, запрокинув голову и упершись руками

в мои слегка согнутые в коленях ноги. Грудь её перед глазами скачет, поза кажется неестественной, но ей, похоже, удобно. Регулирует положение меня в себе и тихо стонет, закусив нижнюю губу.

— Классно поболтали! — говорит неожиданно, по-братски хлопает ладонью по моей ляжке и быстро влетает в автобус, успев прямо перед тем, как двери закрылись. Как долбанный Индиана Джонс.

И вот сижу я на остановке один на один со своим мощным стояком. Классно, ага.

4.

Как ни странно, идиотский разговор на лавке привёл в чувство. По сути, одно его появление рядом раскачало хлипкий плот, на котором я балансировала, и я с размаху окунулась в ледяную воду, тут же вынырнув и глубоко вдохнув.

Дождалась нужный автобус, зачем-то похлопала его по ноге и стояла спиной к остановке, пока изрядно не удалилась, морщась от досады за свою несдержанность. Подумает ещё, что я к нему клеюсь…

К дому мамы я подошла ближе к одиннадцати. Решила так — если свет горит, поднимусь. Нет — заеду утром перед работой, она всегда встаёт рано. Но вот они окна, тёмные, почти чёрные, а уезжать совсем не хочется. Тревога за родного человека толкает под спину к подъезду, но ускорение не требуется: я бегом поднимаюсь на третий этаж и торопливо открываю дверь своими ключами.

Руки ходуном, как у алкаша со стажем, сердце долбит, в висках пульсирует, отдышка ещё какая-то, как будто я марафон пробежала. С бутылкой текилы в руке, не забывая периодически к ней прикладываться.

— Уймись! — шикаю на себя, убираю ключи и просто стою под дверью, медленно и глубоко дыша.

Разумеется, мою возню она услышала, дверь распахнулась, а мама вложила в свой взгляд столько удивления и недоумения, что мне стало немного стыдно, что я вообще её побеспокоила. Но это в первую секунду. Потом в её взгляде появилось беспокойство, а я сказала быстро:

— Со мной всё в порядке!

— Да как же… — неожиданно съязвила мама и отошла от двери, пропуская меня в узкую прихожую. — А глаза у кого заплаканные?

— А кто в больнице с инфарктом лежал, а мне нахально врал, что картошку на даче тяпает? — кривлюсь в ответ, скидывая туфли.

Мама демонстративно закатывает глаза и потуже затягивает пояс домашнего халата.

— Никто в гостях картошку не тяпает, — отвечает поучительно-деловым тоном и идёт на кухню, бросая через плечо: — Чай будешь?

Вроде и вопрос, но ответ может быть только один.

— Нет, — ворчу ей наперекор и послушно иду следом.

— Конечно, будешь, — отвечает мама с улыбкой и ставит старенький чайник на газовую плиту. — Медовик ещё есть. И селёдочка под шубой.

— Ага, и табличку на туалет с надписью «резерв» повесь заодно, — продолжаю ворчать, а она тяжело вздыхает и садится на стул рядом, взяв меня за руку. — Как можно о таком умолчать? — спрашиваю с обидой и быстро моргаю, прогоняя вставшие в глазах слёзы. — Как можно не знать?…