Переводчик со всех языков
Шрифт:
— Это точно, — согласился Муха. — Во влипли… Может, плюнуть на все и уехать, пока нас не загребли?
— Куда ты поедешь… На границе — паспортный контроль. И ты уж поверь, что всех погранцов нашими портретами снабдили. Надо где-то затихариться. Что скажешь, Дед? — спросил я.
Дед, объявивший войну национал-идиотам, такого исхода не ждал и крепко задумался.
— Скажу вот что… Допустим, мы знаем о существовании гипнотизера, допустим… И пришли просто посмотреть, как это у него получится… Ну, можем соврать, что это женщина…
— Хорошо
— Можно… Только надо им объяснить, что она умеет отводить глаза. Скажем, сделать так, что она всем кажется старой бабкой, а на самом деле вроде Джей Ло в молодости.
Потом мы обсудили внешность гипнотизерши. Решили, что это должна быть сорокалетняя тетка с длинными темными волосами и в темных очках; как снимет очки, так гипноз и начинается. А для работы ей прямой контакт не нужен — она своим зловещим взглядом чуть ли не стенки прошибает, встанет метрах в двадцати от оратора — и он хоть по-японски заговорит!
— Нет, про японский ты, Муха, загнул, — опомнился я. — Это должен быть известный оратору язык! Иначе получится эта, как ее…
— Глоссолалия, — вспомнил умное слово Дед.
И мы полезли в интернет — искать инфу про глоссолалию.
Глава пятая
Кабачок назывался «Последняя надежда». Умный человек дал ему это название! Оно просто притягивало тех, у кого проблемы. А проблему или решаешь в разговоре, или топишь в алкоголе.
Мы пришли одновременно: с одной стороны Дед, Муха и я, а с другой — Тимофей, Швед, Боромир и Гольд. Боромир — это за сходство с киношным персонажем, а Гольд — «золото» по-немецки. Он как-то нашел банку с золотыми монетами.
Столы в «Последней надежде» были небольшие, мы состыковали два, сели и спросили живого пива. Свобода и независимость принесли Латтонии еще и такую дрянь, как химическое пиво. Тины и туристы его пьют, потому что ничего лучшего не знавали, у них вкус испорчен. Но мы-то, местные, знаем, что такое правильное пиво.
— Спасибо, Тимофей, — сказал Дед. — Это было неожиданно.
— Да ладно, — ответил Тимофей. — У нас есть вопросы. Вопросы были предсказуемые. Дед наплел Тимофею про гипнотизершу. Боромир и Гольд поверили, Швед смотрел на нас с подозрением.
— Надо с ней встретиться. Это очень важно, — сказал Тимофей.
— Для кого важно?
— Для всех.
— Все — это кто?
— Латтонцы. И русские.
— Первые, значит, латтонцы…
— Для них важнее. Потому что… — Тимофей задумался. — Потому что у них — беда. Горе.
— У русских тут, значит, ни беды, ни горя?
— Не заводись, Дед, — попросил я. — Всем плохо из-за этой исторической справедливости, черти б ее побрали.
— Не я ее восстанавливал, — буркнул Дед.
— И не я, — сказал Тимофей. — У меня отец наладчиком оборудования на «Электроне» работал, брат матери был слесарем шестого разряда,
Цеха лучшего местного завода, отремонтировав, отдали торговому центру. Там и мой батя работал. Теперь батя — в строительной бригаде, в Голландии. Но если так — может, наши отцы вообще в одном цеху трудились? Может, и руки друг другу пожимали, жестко, по-мужски? Надо же, какой сюрприз…
— Эта дама нам нужна. А вдруг поможет. Дайте ее координаты, пожалуйста, — попросил Швед.
— Загипнотизировать русских политиков, чтобы заговорили по-латтонски? — предположил Муха. — Так наши уже чешут по-латтонски не хуже ваших. И врут примерно так же!
— Это и плохо, что не хуже… — Тимофей вздохнул. — Ребята, сейчас по-латгонски говорить нельзя. Не советую.
— Я перевожу с латтонского. Что, уже и не переводить? — удивился Муха.
Тимофей и Боромир переглянулись.
— Ты ничего такого не замечал? С тобой все о-кей? — спросил Боромир.
— Все вроде.
— Нам нужен сильный гипнотизер. Обычного пробовали. Фуфло, — сказал Тимофей. — Для дураков. Как раз такой, который заставляет менять язык… лингвистический гипнотизер, вот какой. Может, он поймет…
— Да, — добавил Швед. — Нам нужно кое-что понять.
Мы еще немного потолковали, но ничего нового друг другу не сказали.
— Не хотите помочь, — подвел итог Тимофей. — Ладно.
— Объясните, в чем дело! — потребовал Дед. — Говорите загадками, а желаете, чтобы вам помогали!
— Не можем, — Тимофей встал. — Ну, хорошо. Мы уходим. Добрый совет на прощание — не говорите по-латтонски.
И они действительно ушли — к нашему великому изумлению, без мордобоя.
— Временно прекращаем наши диверсии, — сказал Дед. — Нигде не светимся. Питаемся пиццей с доставкой на дом.
— Дед, мы как-то плохо с ними поговорили… — Муха вздохнул. — У меня такое ощущение, будто они попали в большую беду.
— Плохо, — согласился Дед. — Нужно было еще спросить у них, какого черта они околачивались на всех этих национальных тусовках! И еще: не они ли нас сдали!
— Дед, у тебя логика глючит. Они же нас спасли от безопасности, — напомнил я.
— А если это спектакль? Театр? Чтобы без мыла к нам в задницу влезть? Орлы, они же латтонцы! Они могут вести себя, как ангелы, а потом вспомнить, что они — латтонцы! Что, разве этого не было? Как за свободу и независимость на баррикадах сидеть — так мы им лучшие друзья! Кончились баррикады, началась независимость — пошли вы на фиг, русские иваны.
Возражать мы не стали — так оно все и было.
Но ощущение беды не только Муху беспокоило. Я видел, что с Тимофеем и его ребятами неладно. Они что-то знали — ну, вроде как знает человек, что его близкие больны какой-то стыдной болезнью, о которой говорить просто невозможно, а лечить все-таки надо.