Переводчик со всех языков
Шрифт:
— Попробуйте меня, — попросил столбик. — Зла не будет. В меня не встроены категории добра и зла. Только фильтр на лингвистическом уровне. Вы видели словари? Я — словарь. Больше ни на что не годен.
— Тогда скажи, кто и с какой целью тебя создал, — потребовал Дед. — Муха, чеши к бабке. Помнишь, ты говорил, у нее весь год крещенская вода стоит? Неси сюда бутылку.
Муха живет через дом от Деда. Ему туда и обратно — пять минут.
— Полетел! — сказал Муха и выскочил из комнаты.
— Так, младшего вывели из-под
— Так соврет!
— У меня нет категории искажения. Я симбионт для конкретной цели. Искажение смысла никому не нужно, — почему-то черный столбик избегал слова «ложь»; мы с Дедом одновременно уловили это, потому и переглянулись.
— Кто тебя создал? — Дед повторил вопрос, причем очень строго.
— Их было много.
— Как их звали?
— У них нет имен. Они не используют слова для имен.
— Хорошо. Как они обращаются друг к другу?
Дед думал, что поставил вопрос правильно. Как же!
— Братец, соратник, морда, харя, рыло, пакостник, черныш, хвостяра, лапчатый… — забубнил столбик.
— Тихо! Им нужны имена?
— Имена-слова не нужны.
— Что у них вместо слов?
— Не знаю.
Дед задумался.
— Может, Вельзевул? Астарот? Асмодей? — с надеждой спросил он.
— Вельзевул — Бааль-Зевув, «повелитель мух», иврит, — сразу доложил столбик. — Астарот — Ашторет, «толпы, собрания», иврит. Асмодей — Ашмедай…
— Тихо. Понял.
— Вы меня используете не по назначению. Я демон-симбионт, — напомнил черный столбик.
— У тебя тоже нет имени?
— Не требуется.
— Зачем ты понадобился? — Дед был настойчив, как будто почуял хорошую добычу. Это с ним случалось: только из-за его упрямства мы однажды полдня вскрывали дымоход и нашли-таки банку с серебряными монетами.
— Для передачи смыслов.
— Опять смыслы! — не выдержал я. — Стой, Дед! Не «зачем», а «почему»!
— Точно! Мыслишь! — похвалил дед. — Ну так почему ты понадобился?
— Потому что новые языки появились, количество символов и смыслов увеличилось тысячекратно…
— Дед, это он про вавилонское столпотворение! — догадался я. — Похоже, там не только люди перестали понимать друг друга, но и эти, не к ночи будь помянуты.
— Только люди. Стало невозможно понять людей, — поправил черный столбик. — Их настигло проклятие. Разрозненность языков — проклятие.
— Да уж, — согласился я и хотел поведать черному столбику, что по этому поводу творится в Латтонии, но не удалось.
— Ага! Вам надо было понимать людей, чтобы делать им гадости! А говорил: за пределами добра и зла! — закричал Дед. — Знаешь что? Вот тебе бутылка, лезь в нее сам, добровольно!
— Нет, — ответил он. — Не полезу. Если я вам не нужен, найдите мне хозяина.
— Без хозяина ты жить не можешь?
— Могу.
— А туда как попал? — спросил Дед.
— Закляли и посадили. Меня продавали четырнадцать раз. Последний раз продали магу Зайделю Дармштетту, чтобы он переводил манускрипты с латыни и со старофранцузского на немецкий. Маг, наверно, умер. Он вступал в симбиоз только для работы с манускриптами. Для действий и деланий у него был другой демон. Поэтому я остался заперт.
— А почему ты говоришь по-русски? Как русский язык выучил? — забеспокоился Дед.
— Не было необходимости. Он во мне. Услышал вас — нашел нужный блок.
— И латтонский язык в тебе? — спросил я, надеясь, что черный столбик спросит: а что это такое?
— И старый латтонский, и новый латтонский, — ответил он.
— А говорил, не признаешь добра и зла… — проворчал Дед. — Вот же оно, зло…
— Язык — вне добра и зла, — возразил черный столбик.
— Это тебе так кажется…
Черный столбик промолчал.
— Сколько я пробыл в заточении? — наконец спросил он. — Может быть, случились перемены, о которых я не ведаю?
— И еще какие перемены! — на нас с Дедом накатило дурное веселье. — Ты даже представить себе не можешь, что за перемены! Все переменилось к чертовой бабушке!
Когда мы отсмеялись и утерли слезы, Дед спросил:
— Ладно. Этот твой Зайдель Дармштетт где жил?
— В Шпессарте.
— Шпессарт — это Германия. А как оказался в Латтонии?
— Что такое Латтония?
Мы переглянулись.
— Язык знаешь, а страну не знаешь? — спросил я.
— Я служебное устройство. Знаю слова. Слово «Латтония» не знал.
— Но если есть латтонский язык, то где-то должна быть и Латтония… Стоп, я понял! — воскликнул Дед. — Ты проспал образование Латтонии! Это что-то вроде страны. Раньше ее не было, а потом возникла, и ей придумали название — произвели от латтонского языка. Латтония — это лимитроф.
— Благодарю! Чувствительно благодарю! — ответил столбик. — Это большая радость — получить новое слово.
— Кому — радость, а кого тошнит, — однозначно отреагировал Дед. И мы на два голоса кое-как объяснили столбику смысл его радости.
— Лимитроф — это когда территория на окраине империи отделяется и становится самостоятельным государством… — обобщил он. — Но что в этом плохого?
— Плохо то, что территории кажется, будто она сама этого добилась, — сказал я. — Будто это ее национально-освободительное движение привело к такой победе…
— И на территории этой территории начинается национальное возрождение. Язык местных жителей объявляется государственным, а население резко делится на две части: у одной — все права, у другой — прав наполовину меньше, — начал Дед.