Переяславская Рада (Том 1)

Рыбак Натан Самойлович

Вторую неделю лежал грек на полу, мудрил над разостланными длинными листами пергамента. Напевая под нос, ползал на коленях и кистью раскрашивал в разные цвета пергамент.

Грека прислал в Чигирин Богун. Откуда-то Сатирос появился в Виннице и сам предложил свои услуги полковнику. В Чигирине о нем доложили гетману, и тот приказал дать ему в помощь нескольких отроков, – пусть и они учатся той премудрости. Отроки разводили краски в мисочках, слюнили кисти и удивленно глядели через плечо грека на его ловкие руки. На пергаментном листе лежала страна, окруженная с запада реками Горынью и Днестром, на севере – Припячью, Десной и Сеймом, на юге – верховьями Ингула и Ингульца, до гирла Егорлыка.

Реки были раскрашены синим, степи – желтым, леса – зеленым, города обозначены треугольничками, и возле каждого стояла старательно выведенная надпись – название города, а проезжие дороги изображались черными жирными линиями. На обороте грек написал названия всех полков и имена полковников.

Первую карту показали гетману. Грек в ожидании почтительно стоял у порога, с нескрываемым любопытством разглядывая гетмана, о котором он слышал немало. Капуста и Выговский тоже смотрели на карту. Что ж, карта хорошая! Гетман усмехнулся в усы. Видно, грек опытен в этом деле. Надо будет засадить его готовить карты для войска. Гетман пожаловал ему сто злотых и приказал положить месячное содержание коштом гетманской канцелярии, где и числить его на службе. Грек поцеловал гетману руку и, прощаясь, сказал, что немало карт начертил он на своем веку, а в последнее время работал у молдавского господаря Лупула. Никто ему на это ничего не ответил, только, когда он вышел, гетман заметил Капусте, что к греку надо присмотреться – может, пригодится.

...Гетман молча слушал спор Выговского и Капусты. Третий день шла речь о реестрах. В списки внесли сорок семь тысяч, вместо предусмотренных Зборовским договором сорока. Кроме того, был еще составлен список двадцатитысячного резервного казацкого полка под командованием Тимофея. К спискам приложены были пункты, в которых пояснялось, в чем выражаются привилегии реестрового казачества. Из них явствовало, что каждый реестровый казак вступал в реестр со всей своей семьей и имел право держать по одному конному и пешему помощнику, помимо работников, которых он волен содержать в своем хозяйстве. Генеральная рада старшин, состоявшаяся в первых числах марта в Переяславе, в составе шестнадцати полковников, утвердила поименный список реестрового казачества.

Рада огласила также права городов: Киева, Брацлава, Винницы, Черкасс, Василькова, Овруча, лежащих на правом берегу Днепра, и Переяслава, Остра, Нежина, Чернигова, Погара, Козельца, Новгорода-Северского и Стародуба – на левом берегу Днепра. Каждый из этих городов получал право избирать свою городскую самоуправу. Городские жители звались мещанами и делились на торговых и ремесленных людей. Городом управляли выборные радцы, под председательством бургомистра. Генеральная рада в Переяславе подтвердила все вольности этих городов, освободив их жителей от воинского постоя, от службы в войске, от многих поборов и податей, кроме торговых пошлин. Тогда на генеральной раде, как и теперь, Выговский возражал против таких льгот городам. Но гетман хотел обеспечить городскому населению эти права, усматривая в том способ для большего развития торговли, ремесел и для накопления в городских казначействах богатств, которые, в случае крайней нужды, он мог бы взять для войска. Кроме того, Хмельницкий рассчитывал на то, что после решения генеральной рады горожане станут для него серьезной поддержкой в борьбе против Речи Посполитой, постоянно нарушавшей права торговых людей и ремесленников.

Теперь, при пересмотре списков реестрового казачества, снова пришлось заглянуть во все дополнения, и снова возражения Выговского нисколько не поколебали решения гетмана. Выговский настаивал на том, чтобы разослать универсал полковникам и приостановить составление списков.

– Мы не можем так поступать, мы раздражаем

этим королевское правительство и всю шляхту.

– Шляхта у нас в печенках сидит, – возразил гетман. – Ты, Иван, смотри в корень дела. Прекрати составление списков – и завтра же займутся такие пожары, что их ничем не погасишь. Нет, нет, вижу одно: Зборовский договор – камень на шее.

Гетман вздохнул. Ему захотелось выйти из душной комнаты, где все пропахло табаком. Вся эта игра не могла долго продолжаться. Он понимал: надо приложить любые усилия, чтобы как можно дольше протянуть именно это шаткое положение. Он слушал, как пререкались Выговский и Капуста, но это не мешало ему думать о своем: Гетман одно знал несомненно: надо уверить короля, будто бы именно теперь он занят проведением в жизнь Зборовского договора. Ему вспомнилось вчерашнее письмо воеводы Киселя: «Каждый мечтает воротиться к зиме в свой дом, найти там родное пристанище». Какие мирные словеса, прямо из священного писания! Он хорошо знал, что крылось за этим желанием снова возвратиться в свой родной дом. Нет, пусть паны не спешат.

Он сразу ответил Киселю, учтиво уверял, что вскоре все будет улажено, но панам еще небезопасно возвращаться в свои маетки, пока не закончено составление реестров и Зборовский договор не утвержден на сейме. Гетман попал в цель. Такой ответ успокаивал Киселя и давал возможность оттянуть время.

– Будет, будет! – остановил гетман разошедшихся Капусту и Выговского.

– Казакам надо прямо сказать, что всех в этом году в реестр внести не можем, а кто не попал, может быть охочекомонным, мы того не запрещаем...

Только защиты перед польской шляхтой пусть у нас не ищет... Ломать Зборовский договор покуда не время... Дела такие, что придется прижать своих. Что умолкли? Что смотрите на меня?

Гетман поднялся со скамьи. Усы его как-то сами собой встопорщились, зеленые искорки вспыхнули в глазах.

– Испугались? Посмотрите правде в глаза. Ты думаешь, Капуста, Потоцкий глупее нас? Думаешь, он не понимает, что именно сейчас надо воспользоваться раздорами между нами и усмирить Украину?.. Лучше исполнить Зборовские статьи и выиграть время для нового похода, лучше казнить смертью всех недовольных горлохватов, чем сразу же снова впутаться в войну. Надо растолковать полковникам, надо, чтобы люди наши поняли, что это временная обида и ее надо стерпеть во имя воли, отчизны, во имя нашей победы.

– Растолкуй это Громыке, – осторожно вставил Капуста, – или Гладкому.

– А что мне Громыка, что Гладкий? Им что, Украина дороже, чем мне? Я тебя спрашиваю! Ты это хотел сказать?

Гетман наступал на Капусту:

– Ты это хотел сказать?

– Да нет, гетман, – отмахнулся Капуста, – ты понимаешь, о чем веду речь. Как заткнешь рот Гладкому?

– Повешу, – спокойно и раздельно сказал Богдан, ударяя ладонью по столу. – Нам теперь, поймите, ни перед чем останавливаться нельзя. Ни перед чем. Иначе никогда нам вольными не быть. Снова пойдут наши сыновья и внуки гультяями бродить по морям да завоевывать для польской шляхты новые земли. Какому пану вздумается, придет с жолнерами в твой хутор или в дом твой и станет сам хозяйничать. Уния, как короста, за Днепр расползется.

Как со мной поступили? Чаплицкий захватил Субботов, сына замучил. А за что? Уж не за то ли, что я Речь Посполитую двадцать пять лет саблею своею защищал? Нет, Капуста, теперь надо вперед смотреть. Быть нам вольными или костьми полечь. Но в рабстве у ляхов не будем! Нет!

Постепенно гнев угасал. Гетман успокоился, сел на скамью. Речь пошла о другом.

– С пушками наладится, – сказал гетман. – Надо позаботиться, чтобы это дело было в тайне.

– О твоей поездке в Белую Церковь знает посол Вимина, – сказал Капуста.