Переяславская Рада (Том 1)
Шрифт:
– Поняли? – Он взял с тарелки еще одно яблоко, пожевал и ободряюще кивнул головой Ждановичу. – Вот погодите, друзья. Будет так, как задумано мною. Народ русский станет плечом к плечу с нами, помощь подаст. Не бывать такому, чтобы брат брату в злой беде не помог.
– Войны никто не хочет, – отозвался Жданович.
– И все равно не миновать ее ни нам, ни им. – Гетман встал, доел яблоко, сплюнул в кулак семечки и выбросил в открытое окно. – Хватит. Ночь коротка, всего не переговоришь. Завтра утром отправляйтесь. Глядите –
Попрощались. Он остался один. Погасил лампадки. Подошел к окну, налег грудью на подоконник. В пруду квакали лягушки. Звезды мерцали в небе.
Перекликалась стража за стеной:
– Слушай! – кричал кто-то басом, и другой голос тотчас отвечал:
– Слушай!
И ему тоже захотелось сказать в ночь, в небо, в широкие, манящие просторы земли это короткое и полное таинственного значения слово:
«Слушай!» И сами по себе губы его прошептали это слово, и он понял, скорее ощутил сердцем, что и в эту ночь, как и во все другие ночи до того, он тоже стоит на страже и тоже «слушает». Что и кого – это Хмельницкий хорошо знал.
...Казначей Крайз сидел на корточках под самой стеной гетманской опочивальни. У него давно онемели ноги и ломило поясницу. Сквозь кусты он видел тень гетмана в раскрытом окне. Он слышал все, что было говорено.
Крайз ждал, пока гетман закроет окно. Ждать пришлось долго. Наконец звякнули рамы. Крайз посидел еще с минуту. Опасливо огляделся по сторонам и встал. Осторожно вышел на тропку и пошел к черному крыльцу. У крыльца его остановил караульный:
– Кто идет?
– Я! – отозвался Крайз.
– А, это вы, пан казначей! – узнал караульный. – Что не спите так поздно?
– Не спится, казак. Сон бежит от меня. – Зевнул и начал подыматься по ступеням.
...Перед рассветом к Чигирину подъехал перекопский мурза Карач-бей, посол хана Ислам-Гирея.
У городских ворот мурзу остановили казаки. Татары кричали:
– Тотчас отворить ворота! Перекопский мурза к пану гетману по неотложному делу!
Казаки сонно зевали. До восхода солнца никому не велено отпирать ворота, пусть мурза ожидает у ворот. Татары подняли крик. Казаки разбудили есаула. Есаул Лисовец в ту ночь был дежурным по городу. Он вышел за ворота, спросил:
– Кто едет и по какому делу?
Карач-бей вылез из повозки. Ноги онемели от долгого сидения; будто на чужих ногах, пошел навстречу есаулу.
– Я перекопский мурза Карач-бей, посол великого хана Ислам-Гирея.
Есаул Лисовец поклонился, прикрикнул на казаков:
– Чертовы дети! Отворить немедля ворота послу хана, живей! – А сам стоял на месте и зевал, прикрываясь ладонью.
Отворили ворота, заскрежетали цепи, опустили мост через ров.
Карач-бей сел в повозку. Подковы застучали по деревянному настилу. Усатый казак, затворяя ворота, недовольно ворчал:
– Нет тебе покоя,
– Ты там меньше болтай, не твоего ума дело, – равнодушно сказал есаул, проходя мимо.
– Известно, не моего, – ворчал казак, – это уж гетмана Хмеля дело, а у меня свое дело, да я так думаю, что и ему они, те гости, осточертели.
Из темного угла под стеной чей-то голос укоризненно отозвался:
– Дядько Семен, может, вы бы помолчали...
Казак сплюнул, отошел в сторону и сел на скамью.
Рассвет раскидывал в небе сизый плат. Перед глазами диковинными силуэтами возникали дома. Громко, как на перекличке, пели петухи. Казака Семена волновало свое. Был когда-то и дом, и жена, и дети. Все пропало, ушло, как он говорил, по ветру. Спалил Ерема Вишневецкий дом Семенов, а в доме сгорели жена и дети.
Тихо в предутреннем Чигирине. В такую тишину все припомнишь. Но нет в сердце места для тоски. Обиду тоской не избудешь. «Ездят, все ездят, – думает Семен, – не было еще такого на Украине. Великим паном стал гетман Хмель, что и говорить! Одних купцов сколько наехало! А на ярмарках какого только товара нет! И продают его люди из разных неведомых доселе краев!»
Много можно за ночь передумать. Посасывает люльку казак Семен. Плывут думы, обступают со всех сторон. А перед глазами маячит село над Горынью, хата... Что осталось? Один пепел – и того, видно, ветром уже разнесло. А что будет? Паны снова возвращаются в свои маетки. Неужто будет по-старому?
Не спится казаку Семену. Поспрошать бы кого. Вздыхая, глядит он на небо.
Ясноликое солнце всходит у края неба и красит медью крыши домов.
Глава 26
...Купец Вальтер Функе путешествовал. Обмывали пыльную дорогу дожди, сушили солнце и ветер. Вальтер Функе глядел из повозки по сторонам внимательным, зорким глазом. Тешили взор широкие, бескрайные нивы. На них нескончаемый прибой золотых волн.
Колыхались пшеница, рожь. Поблескивали на солнце косы и серпы. Белые рубахи косарей мелькали в желтом море. Вальтер Функе остановил повозку.
Сошел на межу. Сорвал колос, растер на ладони. Теплые зерна щекотали руку.
Поднес к лицу. Запахло землей и солнцем.
Косари окружили человека в куцем кафтане и низко надвинутой на лоб широкополой шляпе. Вальтер Функе поздоровался. Повел рукой вокруг и заговорил по-своему: он восхищен богатством полей. Косари поняли, засмеялись.
Дивчина в вышитой красным сорочке поднесла негоцианту кварту молока.
Функе выпил одним духом, его томила жажда. Протянул дивчине талер. Она спрятала руки за спину и отступила. Дивчина смеялась. Функе был доволен.
Спрятал талер в карман. Помахал косарям шляпой, сел в повозку.