Переяславская рада. Том 2
Шрифт:
Золотаренко смерил его недоверчивым взглядом. Сказал решительно:
— Бунтовщика надлежит выдать полковнику Цыклеру.
— Нет его в моем таборе, — упорно стоял на своем Гуляй-День.
Князь Трубецкой погрозил пальцем Гуляй-Дню и ушел и шатер.
Золотаренко вздохнул. Прикусил кончик уса. Гневным взглядом смерил молчавшего Гуляй-Дня. Если бы не предстоящая битва, по-другому поговорил бы с ним. Но сейчас и этого хватит. Погоди, казак, дай время! А Гуляй-Дню сказал:
— В переяславских статьях черным по белому записано, чтобы воров и беглецов с земель московских в
Гуляй-День хотел возразить, но Золотаренко остановил его гневным взмахом руки.
— Об этом сейчас пререкаться с тобой не буду… Ступай, атаман, к казакам, я вскорости в твои курени сам прибуду…
…Позднее князь Трубецкой говорил в шатре Ивану Золотаренку:
— Известное дело, Цыклер тоже не золото, однако обиду от стрельца полковнику терпеть негоже. Потаканье своевольникам до добра не доведет.
— Твоя правда, князь, — согласился Золотаренко, — Дай срок, будет по закону
…На заре содрогнулась земля от оглушительных ударов грома. Молнии терзали небо, покрытое косматыми тучами. Внезапный вихрь налетел на шатры, раздувая пламя костров, раскидал хворост, опрокинул котлы, рвал в клочья натянутые на жерди полотнища. А гром все катил и катил над степью, над шанцами, над глухою стеной темного леса свои гулы, и в обоих лагерях — польском и казацком — настала напряженная тишина. Утихла стрельба, смолкли крики. Тимофей Чумак откинул с мокрого лба нависший оселедец, отложил в сторону лопату. Со страхом поглядел на грозное небо, озаренное молнией, и поспешно перекрестился. Казаки, которые, как и он сам, стояли по плечи в вырытом рве, тоже побросали лопаты. Послышался голос:
— К бесу такую работу!.. Утекать надо в лес… Глянь что творится!..
— Разгневался Илья на нас, — пошутил кто-то за спиной Чумака.
«Может, и правда, кинуть лопаты», — подумал Тимофей.
Над его головой зафыркали кони. Молния снова озарила небо, и Чумак, подняв голову, увидал наказного гетмана и Гуляй-Дня.
— Копайте, копайте, казаки, — проговорил Золотаренко, наклоняясь в седле. — Скоро начнем.
— Золотаренко поехал дальше. Гуляй-День, задержавшись на миг, сказал Тимофею:
— Подгони хлопцев, времени мало осталось. Как дойдете до плавней, бросайте…
Чумак и ответить не успел. Гром ударил снова, и упали первые капли дождя.
Гуляй-День был уже далеко.
Хлынул дождь. Хлестал, как канатами, землю. Казаки прикрывали бочки с порохом, прятали фитили за пазухой. Звонко побежали тысячи ручьев. Щедро омытая дождем, густо пахла земля.
Тимофей Чумак свирепо втыкал лопату в землю. Воды во рву было уже по колено, но никто из казаков не переставал рыть. Каждый знал, для какого дела понадобится этот ров.
Когда же быстро выкопанный казаками на глубину чернеческого роста и шириной на размах рук ров уперся черной пастью в тонкие плавни, тогда только бросили казаки лопаты. В это время ночь наполнилась топотом тысяч ног, словно задвигалась сама земля. Тимофей Чумак, сжимая в руках саблю, шел уже в своем ряду. Где-то совсем близко, в темноте, послышался приглушенный голос наказного гетмана Золотаренка:
— Подкатывай пушки… Пушки подкатывай, чтоб тебя разорвало…
За
…Коронный гетман Януш Радзивилл, окруженный своею свитой, стоял у шатра, накинув на голову капюшон плаща, обезумев от злобы. Он не замечал, как дождевые струи хлестали его лицо, пробираясь за воротник камзола, превращая пышное белоснежное жабо в мокрую, измятую тряпку. Из-под обвисших усов то и дело срывались яростные ругательства. Любого подвоха ожидал великий коронный гетман, но только не бешеного штурма в такую пору. Что ж, если господь бог отнял у схизматиков разум, тем лучше для него, гетмана. Хотя и жаль бросать в битву закованных в латы рейтаров и испытанный драгунский полк, стоящий в овражках в ожидании его приказа, но придется пожертвовать ими, чтобы сдержать атакующих. Когда взойдет солнце, оно ужаснется тому, что увидит своим золотым оком на поле брани. Некое подобие улыбки шевельнулось на губах Радзивилла. Пусть еще с полчаса погорячатся схизматы, а тогда он прикажет рейтарам и драгунам ударить на врагов.
Успокоила мысль — поручик Гербурт выбрался уже, вероятно, на Гродненский шлях. Если он доберется туда завтра поутру, и то хорошо. Минутную радость развеял взволнованный голос полковника Оссовского. Он стоял перед коронным гетманом, тяжело переводя дыхание, и кидал отрывистые слова:
— Московиты и казаки разгромили два ряда возов… Они бьются как дьяволы… Если не кинуть в бой рейтаров, схизматы ворвутся в лагерь…
Каштелян Дембовицкий нагнулся к Радзивиллу, который был ниже его ростом, и зашептал на ухо:
— Пан коронный, мыслю — нужно вместе с драгунами прорываться…
— Вы с ума сошли! — рявкнул Радзивилл. — Это, прошу пана, трусость и позор!
Каштелян осекся, но смерил Радзивилла недобрым взглядом, укоризненно покачав головой.
— Что скажете, региментари? — спросил Радзивилл, обводя глазами окаменевших в напряженном молчании воевод.
После недолгого молчания отозвался полковник Скрыньский:
— Нужно пробиваться на запад, ваша милость!
— И вы тоже! — недовольно воскликнул Радзивилл.
— Ваша милость, — горячо вступился каштелян Дембовицкий, — схизматы нас перережут, как куропаток, в этой западне. Пан полковник изволил сказать правду.
Радзивилл повернулся спиной к региментарям и гневно крикнул:
— Коня!
— Коня пану коронному! — завопил поручик Гурский.
Снова прокатился по небу раскат грома. Радзивилл, поддерживаемый стремянным драгуном и поручиком Гурским, сел в седло. Пригибаясь к луке, он стремглав по-, мчался вниз, к овражкам. За ним беспорядочным строем скакали региментари и свита.