Переяславская рада. Том 2
Шрифт:
…Генерал Адам Мельц, стоя навытяжку перед коронным гетманом, вслушивался в его путаную немецкую речь. Генерал понял одно — он должен повести в атаку своих рейтаров, рейтары должны смести с лица земли московитов. Ну что ж, сейчас коронный гетман убедится, что он не зря платит золотом генералу и его солдатам. Мельц медленно поднес закованную в железную рукавицу руку к мокрому шлему, Круто повернулся и коротким окриком, как зовут пса, прокаркал:
— Кобленц!
— Слушаю господина генерала!
Из темноты, наполненной шумом дождя, вынырнула долговязая
— Трубить тревогу!
— Слушаю господина генерала!
От этих коротких и суровых слов, от того, как этот Кобленц так же незаметно исчез в темноте, как и появился, от тяжелых шагов генерала Мельца по размокшей земле Радзивилл почувствовал спокойствие. Он победоносно взглянул на региментарей и не удержался, чтобы не сказать:
— Вот это войско, прошу вас, а не стадо шляхетских трусов!
Каштелян Дембовицкий отвернулся и пожал плечами. Злорадно подумал: «Погоди, гетман, что-то ты запоешь через час?» Между тем Радзивилл направился к лагерю драгун. Полковнику Богуславу Ружинскому гетман сказал, что он сам поведет драгун.
Тоскливо, не смолкая, трубили трубы. Радзивилл поднялся на пригорок, чтобы увидеть, как рейтары пойдут в бой. По двенадцать солдат в ряду, они железным клином двинулись к окопам, держа наготове мушкеты. Вспышка молнии озарила закованных в латы рейтаров и впереди них коренастого генерала Мельца, — нагнув голову в шлеме, точно пробивая ею невидимую стену, он ровным шагом шел впереди своего полка.
Радзивилл оскалил зубы и крикнул:
— Виват рейтарам!
— Гох! Гох! — прозвучало в ответ.
Но в этот миг от окопов донесся отчаянный вопль, и страшной силы взрыв сотряс землю. Радзивилл и региментари в тревоге кинулись к коням. Каждый понимал — это не гром. Пламя, забушевавшее над телегами, которые отгораживали лагерь от плавней, свидетельствовало, что казаки подожгли телеги с порохом.
— Вперед, драгуны! — бешено закричал Радзивилл.
Теперь уже нечего было раздумывать. Когда драгуны поравнялись с рейтарами Мельца, первые ряды рейтаров уже схватились с казаками и московитами.
Ливень утих. Заря занималась в небе, бледно розовея. Скача посреди своих драгун, Радзивилл увидал в казацких рядах двух всадников, над которыми реяли на ветру бунчуки. Он сразу понял — это Золотаренко и Трубецкой.
— Вперед, драгуны! — снова закричал Радзивилл и всадил шпоры в бока разгоряченного коня.
— Пан коронный, — прохрипел сбоку Гурский, — будем прорываться на Гродненский шлях…
Радзивилл только мотнул головой в ответ. Несколько десятков драгун сплошною стеной окружили его со всех сторон.
Между тем рейтары врезались в ряды казаков и стрельцов. Передние валились от пуль и ядер, но латники, поддержанные драгунами, упрямо лезли на казацкие ряды. Казаки затоптались на месте, их лава прогнулась и начала острым углом отходить к казацкому табору.
Князь Трубецкой тревожно оглянулся.
— Гузов! — позвал он конного стрельца, стоявшего за его спиной, — Одним духом в Московский
Василий Гузов рванул поводья, и конь с места перешел в галоп.
Трубецкой спешился и прошел в шатер, где Иван Золотаренко разговаривал со шляхтичем; тот тяжело дышал.
— Вот Неуловимый, твоя милость, — указал Золотареико на шляхтича.
— Как коронный гетман Радзивилл себя чувствует? — с улыбкой спросил Трубецкой.
— Об одном думает — как бы живым выскочить из западни. Я еле до вас добрался. И то казаки бока намяли…
— От своих не повредит, — утешил Золотаренко. — Монах письмо передал?
— Да, — Малюга устало присел на пенек в углу шатра. — Веки сами слипаются… Три ночи не смыкал глаз… — виновато проговорил он. Достал из-за пазухи небольшую грамоту и, пошатываясь, поднялся, — Прошу тебя, пан наказной, вручи ее гетману. Важные вести. — Потер лоб кулаком, как бы желая что-то припомнить, сказал погодя: — Радзивилл задумал прорваться на Гродненский шлях… Мне приказал, если живым выберусь, отвезти письмо подканцлеру Радзеевскому… Стелется мне путь в свейское королевство. Приказывай, гетман…
— Вон как! — присвистнул Золотаренко и подмигнул Трубецкому. — Отдохни тут, — указал рукой на разостланные ковры, — а мы с воеводой к войску. Нужно Радзивилла как следует угостить.
В шатер просунул голову казак. Крикнул оторопело:
— Ляхи, твоя милость, в табор врезались! Немцы, драгуны!..
Малюга тоже хотел выбежать из шатра вслед за Трубецким и Золотаренком, но, сделав шаг, без сил повалился на ковер. Как будто мощная волна подняла его и швырнула на другую, а та, в свою очередь, на третью, и так забавлялись им гривастые волны, а он тщетно сопротивлялся, стараясь выбраться на сушу… Откуда-то, точно с далекого берега, гудело угрожающе эхо.
…Замолкли пушки, точно им заткнули жерла. Бледное солнце силилось прорезать лучами завесу седых туч. Тимофей Чумак, сжимая в руке мушкет, уже шестой раз подымался с размокшей, топкой земли и, стиснув посинелые губы, снова летел на железную стену рейтаров. Драгуны обходили казацкие ряды стороной, и их намерение — врезаться в тыл казакам — угадали Золотаренко и Трубецкой.
Гуляй-День, размахивая перначом, кричал низовикам:
— Держись, побратимы! Бейте панов-ляхов! За волю, на веру!
— Слава! — рвалось в ответ ему.
— Слава! — закричал Тимофей Чумак и, прицелившись в толстое, багровое лицо жолнера, выстрелил.
Жолнер упал навзничь, но другой, размахивая пикой, лез на Чумака. В этот миг врезался в рейтарские ряды стрелецкий Московский полк. Чумак только успел облегченно вздохнуть, как рядом с ним вырос, с аркебузой в руках, стрелец Василий Гузов. Казаки и стрельцы мигом разбились на четыре шеренги. Передние, дав выстрел, возвращались в задний ряд и на ходу заряжали мушкеты, а тем временем второй ряд стрелял в рейтаров; выстрелив, он занимал место четвертого ряда, а перед вражескими солдатами вырастал третий ряд.