Переяславская рада. Том 2

Рыбак Натан Самойлович

Густав Белке при первой встрече сказал боярам Куракину, Прозоровскому и Трубецкому, уполномоченным от имени царя вести переговоры:

— Польский король бежал. Теперь уже и государства такого, Речи Посполитой, не существует… А наш король со всею любовью и дружбой протягивает руку вашему царю — идти вместе походом для окончательного уничтожения Речи Посполитой.

Прозоровский внимательно оглядел кругленького, в короткополом кафтане Белке, хмурые, сморщенные лица фон Краузена и фон Эссена.

— Где король польский,

того не ведаем. А что Речь Посполитая держава, в природе существующая, это всем ведомо. Если же король свейский к нашему государю дружелюбен и ласков по-братски, почему же тогда в грамоте королевской не прописаны полностью титулы государевы? Почему нет наименования его — царь Малыя, Белыя Руси, царь Литовский, а также царь Восточный, Западный и Северный?

Белке низко наклонил голову над столом, точно хотел положить ее на лист пергамента, который был перед ним. Заглядывал снизу в глаза Прозоровского — тот говорил быстро, так что толмач Посольского приказа дьяк Алмаз Иванов едва успевал переводить:

— Это нам обида. Царь этими титулами указывает, что северные земли — его. Земли по обоим берегам Невы, города Кокенгаузен, Динабург и иные — наши испокон веку. И вся Ливония наша.

— А писано в титулах государевых — повелитель Восточный, Западный и Северный, ибо в сих частях света, на востоке — наши царства Казанское и Астраханское, а далее на север — Сибирское. А что касаемо города Кокенгаузена, то это стародавний русский город и зовется Кукейнос, а это вы уже дали ему другое имя. Нева же по обоим берегам, с городами и селами — земля и вода русская. Кто же о том не знает! Ведь когда подписывали Столбовский мир, ваши комиссары тогда твердили, что и Новгород — город шведский! — сказал Прозоровский.

Фон Краузен побагровел. Белке схватился за ворот кафтана, точно он ему стал вдруг тесен, начал пить воду из кружки. Александр фон Эссен, потирая руки, заметил:

— Эти дела можно пока оставить, а начать нам сейчас с главного.

Прозоровский недовольно покачал головой:

— Каждый город русской земли для нас главное. Пока в этих делах к согласию не придем, говорить дальше пет возможности.

…Вторая встреча послов и бояр прошла еще менее успешно.

Густав Белке на этот раз взял с собой, кроме чрезвычайных комиссаров, еще и посла Августа Шурфа.

Главный чрезвычайный комиссар посол Белке сразу начал с того, что комиссары хотят собственноручно вручить государю королевскую грамоту и подарки.

— Государь теперь не в Москве и нездоров, — ответил на то Прозоровский, хотя послы знали, что царь Алексей в Москве, и о том, что это им известно, знал и Прозоровский. Из его слов шведские послы должны были понять: государь от них королевской грамоты не примет и Столбовскому миру подтверждения не будет.

Тогда Белке, поджав губы, заговорил сухо:

— Его величество король поручил нам сказать царю Алексею, что подданные его Хмельницкий и наказной

гетман Золотаренко просятся под королевскую руку. И король наш брать их под свою руку не хочет, а предупреждает своего возлюбленного брата царя Алексея, дабы новым своим подданным веры не давал.

— Сии слова — навет! — резко проговорил Прозоровский. — Коли так, то почему же король и ваш канцлер Оксеншерна писали грамоты к Золотаренку? Почему слали комиссаров к гетману Хмельницкому и писали ему письма? Дьяк Алмаз Иванов, покажи высоким послам те грамоты и те письма.

Алмаз Иванов проворно развернул несколько пергаментных списков и положил их перед комиссарами. Побледневший Белке и растерявшийся Шурф прочитали их.

— Письма эти переведены неточно, — сказал после долгого молчания Белке.

— Алмаз Иванов, — снова заговорил Прозоровский, — покажи высоким послам не перевод, а подлинные грамоты.

Так же быстро Алмаз Иванов развернул перед комиссарами подлинные грамоты, написанные по-шведски, с подлинными подписями.

Несколько минут, растянувшихся, казалось, слишком надолго, в палате стояло напряженное молчание.

Первым нарушил его Густав Белке:

— Господа бояре! С этими делами мы не ознакомлены и о них будем спрашивать нашего канцлера господина Оксеншерну. А теперь позвольте спросить вас о таком: во многих краях ходит молва, что царь Московский хочет идти на наше королевство войной, — правдивы ли такие толки?

— Если такая молва ходит, то ее ширят люди, которые зло умышляют против нашей державы. А что ваш король неправду чинит нашему царству, сие все видят и знают. Почто к нашим подданным на Малую Русь шлет своих комиссаров? Почто подговаривает их отступиться от Москвы?

Комиссары молчали. Неудачно окончился и второй день переговоров.

Через несколько дней шведские послы званы были на обед к князю Куракину. Но за обедом о государевых пли королевских делах говорено не было. И тогда еще яснее стало послам: ожидать подтверждения Столбовского мира — дело эфемерное, а что на обед званы — сие ради церемонии только.

В мае месяце одиннадцатого дня Густав Белке прибыл в Посольский приказ собственною персоной, без предупреждения, и думному дьяку Алмазу Иванову с возмущением заявил:

— Запрещают нам, послам великим и чрезвычайным, свободно ходить в город, а паче того — в Немецкую слободу, людей наших и слуг содержат на нашем дворе, как пленных, со двора не выпускают больше, чем четырех человек разом, не дозволяют ходить со шпагами, а о том, какой нам дали прокорм и содержание, никто не говорит!

Алмаз Иванов, почтительно кланяясь, обещал сказать боярам о таких неправдах, и пусть посол будет спокоен: если чья вина обнаружится, таковые лица будут наказаны.

Боярин князь Семен Васильевич Прозоровский выслушал от Алмаза Иванова про жалобу комиссара шведского, блеснул очками, повелел: