Перфекционистка в офисе

Хайнц Мария

— Выражаю тебе благодарность, и прими поздравления с первым удачно завершенным делом, — наконец, произношу я.

— Говоришь, будто я — детектив, — он смущенно улыбается.

— Так оно и есть. Никогда бы не решилась на такое! Поехать в университет, найти студентов, выудить нужную информацию, потом еще получить копию документа у следователя! Это и есть работа настоящего детектива!

Моему восхищению нет предела.

— Вы никогда не сумеете решить возникшую проблему, если сохраните то же мышление и тот же подход, который привел вас к этой проблеме, — произносит любимую цитату Николай. — Когда нет ответа, я всегда несколько раз повторяю эту фразу, игнорирую первые приходящие в голову мысли —

они обычно стереотипные и жду, когда придет вторая волна. Она более чистая и оригинальная. А иногда, если сидеть тихо-тихо несколько минут, можно поймать легкое, как дуновение ветра, вдохновение, и тогда ты точно знаешь, что вышел на другой уровень. Я говорил тебе, что от менеджеров и самого Сердобольного мы ничего нового не узнаем. Я просто вышел из тоннеля, и тогда стало все ясно.

— Виктор Алексеевич попросил выразить тебе личную благодарность, но в следующий раз такие действия согласовывать с ним, так как у нас для внешних расследований есть специальное детективное агентство. Здесь, конечно, требовался немедленный результат, и ты сделал всё аккуратно, без стрельбы, — я смеюсь. — Поэтому еще раз поздравляю и выражаю признательность!

— Специальное детективное агентство? — переспрашивает Николай.

— Да, которое только с финансовыми организациями сотрудничает, но мы нечасто туда обращаемся.

— Я и не думал, что такое есть. Интересная, наверное, у них работа.

— Наверное, — стрела уже знакомого страха пронизывает мой живот. — Я надеюсь, ты не хочешь от нас туда уйти?

— Нет-нет, — успокаивает меня Николай. — Пока меня все устраивает.

Мы изучаем меню, заказываем один большой сет суши и роллов на двоих и лимонно-грушевый чай. На десерт планируем сладкие роллы, но сначала решаем попробовать сет. Как удобно, что мы оба — вегетарианцы. У нас даже обед получается заказать складно, никаких споров, недовольств, как с некоторыми.

— Знаешь, мне так повезло, что ты пришел к нам работать, — говорю и добавляю, смеясь. — С кем бы я обедать ходила? Весь отдел против меня, а мы с тобой прекрасно находим общий язык.

— Просто они стучат в закрытую дверь, не замечая, что рядом открыта новая. Не стоит их винить, им просто кажется, что за той дверью было лучше. А мне повезло — сразу увидел твою дверь и вошел в нее.

Последние слова он растягивает, как сладкую вату, перед тем, как положить ее в рот. Я спешу перевести разговор на другую тему. На какую? На рабочую? Так мы вроде и говорили про работу. На личную? Лучше даже не начинать.

Спасают меня роллы, которые японовидная официантка (на самом деле, узбечка) приносит нам на большом подносе. Мы делим их, изредка соприкасаясь палочками. Честно говоря, часто соприкасаясь. Что поделать, если мне те же самые роллы попробовать хочется, что и ему.

— Тебе это ничего не напоминает? — спрашивает вдруг он, когда мы сталкиваемся у суши с тунцом.

— Нет, — я испуганно отступаю.

— Это степ, — говорит он.

Николай достает телефон, что-то ищет, включает, вставляет в ухо один наушник, протягивает мне другой. Мне приходится наклониться к нему так близко, что наши лбы почти соприкасаются. Он берет палочки в две руки, ставит их на дно подноса, на котором лежат еще несколько роллов, и начинает выстукивать ритм. Звучат первые аккорды. Какая-то старая оркестровая композиция из Америки. Его первые движения длинные и тягучие. Он делает несколько шагов и вдруг резко останавливается. Правая нога идет первой. Ловко переходит с каблука на носок, снова и снова так, что чечетка кажется непрерывным жужжащим звуком. Левая нога добавляет ритма и здесь начитается настоящее сумасшествие. Мне кажется, что это никакие не палочки. Это мой интеллигент — бунтарь, танцор и креативщик. Он крутится вокруг своей

тросточки, во время пауз галантно приподнимает котелок. И при этом не перестает работать ногами. Ритмичный стук каблуков о пол напоминает мне звук компьютерных клавиш. Быстро, медленно, отрывисто, музыкально. Каждая буква ничего не значит, но вместе с другими они рождают нечто новое, неповторимое, нужное. Выверенная четкость, отсутствие права на ошибку, идеальность. Повороты, вращения, остановки и дальше, еще быстрее, пока не начинаю задыхаться, пока в изнеможении не падаю на кровать. Я открываю глаза. Он смотрит на меня. Наши лбы соприкасаются. Палочки молчат.

— Прости, я задумалась, — шепчу я, поспешно откинувшись на холодную спинку стула.

— Может быть, всё-таки сходишь сегодня со мной на курс? Никаких обязательств. Просто попробовать новое. Тебе ведь нравится этот танец?

— Нравится… Не то слово! Иногда мне кажется, я просто схожу с ума.

— Да, танец сумасшедший. Заводной, творческий и в то же время — строгие линии, четкая схема, симметричность.

— Да, это мне тоже нравится — симметричность. Я подумаю до вечера. Ты уже домашнее задание для семинара в субботу сделал? Придумал идеальную жизнь?

— Что ее придумывать? Нужно просто жить. Использовать каждую возможность по максимуму и не смотреть назад. Я так считаю.

— Программу хронометража используешь?

— Нет. Делаю все, что считаю нужным и когда считаю нужным.

— Как у тебя все просто. Никаких сомнений. Черное — черное. Белое — белое. Кто тебя научил так думать?

— Наверное, родители. Или сам?

Мы выходим из ресторана и шагаем в сторону офиса. На улице, наконец, стало тепло. Будто за пару дней Землю передвинули на несколько тысяч километров вперед — поближе к Солнцу. И все распускается, набухает и трезвонит о весне. Расстегиваю пальто.

— Жарко, — говорю я.

Николай помогает мне снять пальто и перекидывает его через свою руку.

— Мне нравится здесь гулять, — говорит он. — Каждое здание, каждый камень дышат историей. Прислушайся и услышишь звук копыт коней Василия Второго Темного. Вполне возможно, что именно здесь он проезжал много сотен лет назад. Тоже по выбивающейся из-под земли зелени. Знаешь, чем он прославился?

— Нет. Прости, не так сильна в истории.

— Это был внук Дмитрия Донского. Когда он оказался в плену у татар, то дал обет: если выберется, построит церковь на том месте, откуда увидит Москву. Он выбрался и увидел Москву с места неподалеку.

— И построил церковь? — удивляюсь я.

— Да, церковь Григория Неокесарийского, которую из окон нашего кабинета видно — бело-розовую. Сначала была, конечно, деревянная, а потом каменную возвели.

В очередной раз удивляюсь широте его познаний. Зря Таня говорила, что идеальных работников не существует. Мне повезло такого найти.

— Добрый день! Кого я вижу! — вдруг слышу знакомый голос сзади.

— Лёша!

Застываю, не зная, что делать: то ли взять из рук Николая мое пальто, то ли приблизиться к Лёше, чтобы поцеловать в знак приветствия. Мне ужасно неловко и даже страшно. Он следил за нами? В любом случае, выглядит наша расстановка чрезвычайно глупо, потому что со стороны кажется, что мы с Николаем — пара, а Лёша — третий лишний.

— Прогуливаетесь после обеда? — спрашивает Лёша, меряя презрительным взглядом Николая с начищенных до блеска ботинок до самой макушки.

— Да, извини, мы спешим на работу, — продолжаю стоять каменным изваянием.

— Я заметил. Не дурак.

— Прости, — наконец, прихожу в себя и поворачиваюсь к Николаю. — Я вас не представила. Это Лёша — мой молодой человек. Тот самый.

Голос мой звучит неестественно, будто его записали и теперь воспроизводят на некачественном магнитофоне.