Периферийные устройства

Гибсон Уильям

Мейкон глянул на нее печально и сказал:

– Маленький манипулятор на конце, как у Эдварда, только с меньшей подвижностью.

– Мейкон, я видела, как ты фабил пушки.

Мейкон мотнул головой:

– Нет, Флинн. Для него – нет.

– Он мог добыть где-нибудь еще.

– В этом городе плюнь – попадешь в сфабленную пушку. Добыть – не проблема. Пойми: если я посылаю Коннера лесом, его драндулет ломается, В. А. починить не может, ему становится еще хреновей. Если не посылаю и мы лечим его драндулет, Коннер улыбается и просит у меня то,

чего ему нельзя. Такая вот ерунда.

– Может, Бертон подкинет ему работу.

– Вы хорошие, Флинн. Ты и твой брат. – Он улыбнулся. – Точно не хочешь наггетсов?

– Я пойду. Спасибо за техподдержку. – Она встала. – Пока, Эдвард.

Сиреневая маска кивнула:

– Пока, Флинн.

Она вышла из магазина и отстегнула велосипед.

Над парковкой висел аэростат, делая вид, будто просто рекламирует следующее поколение виз. Однако из-за плаката с увеличенным изображением глаза под серебристой паутинкой визы создавалось впечатление, будто стат за всеми следит, как оно, разумеется, и было на самом деле.

26. Весьма почтенная

Недертон впервые попал в гостиную Зубова-деда. Она показалась ему одновременно мрачной и аляповатой, какой-то чужой в своей чересчур истовой английскости. Дерево – а оно тут преобладало – поблескивало болотного цвета эмалевой краской и позолотой. Мебель была темная и тяжелая, кресла – высокие, с такой же болотной обивкой.

Если бы Тлен не предупредила заранее, что инспектор Лоубир – первый представитель органов правопорядка, вступивший в дом Зубовых с момента приобретения, – женщина, Недертон затруднился бы сразу определить ее пол.

Равномерно розовые руки и лицо инспектора казались слегка раздутыми чем-то немного светлее крови; волосы, густые и белые, как сахарная глазурь, были коротко подстрижены сзади и по бокам, а спереди зачесаны вверх, так что получалась своего рода стоячая челка. Чересчур ярко-васильковые глаза смотрели внимательно и зорко. Костюм отличался той же гендерной неопределенностью, что и весь облик: Сэвил-роу либо Джермин-стрит, ни один стежок не проложен роботом или перифералью. Мужского кроя пиджак идеально сидел на широких плечах, между краем брючин и черными оксфордскими туфлями проглядывали узкие щиколотки в гладких черных носках.

– Исключительно любезно с вашей стороны, мистер Зубов, было встретиться со мной так скоро, – сказала инспектор из кресла, – а уж тем более пригласить меня к себе домой.

Она улыбнулась, показав зубы, в неидеальности которых читалась заоблачная цена. Недертон знал, что в ознаменование ее исторического визита по Ноттинг-Хиллу сейчас кружат два автомобиля с боевым контингентом семейных адвокатов. Сам он всячески избегал гиперфункционально старых людей – они, как на подбор, оказывались чрезвычайно сведущи и очень влиятельны. Правда, и встречались довольно редко – что и было их главным достоинством.

– Пустяки, – сказал Лев.

Оссиан, еще больше обычного похожий на дворецкого, принес чай.

– Мистер Мерфи! – искренне обрадовалась

Лоубир.

– Да, мэм. – Оссиан замер с серебряным подносом в руках.

– Извините, я забыла, что мы не представлены. В мои лета связь с миром идет главным образом через трансляции, мистер Мерфи. За свои грехи я имею постоянный доступ практически ко всему, отчего приобрела ужасную привычку вести себя так, будто уже знакома с теми, с кем мне только предстоит встретиться.

– Я ничуть не в претензии, мэм, – ответил Оссиан, потупясь в точном соответствии со своей ролью.

– Тем более что в определенном смысле я их действительно знаю, – сказала Лоубир остальным, будто не слышала его слов.

Оссиан с тщательной невозмутимостью поставил тяжелый поднос на боковой столик и приготовился обнести всех бутербродами.

– Вам, наверное, известно, – продолжала Лоубир, – что я расследую недавнее исчезновение Аэлиты Уэст, проживающей в Лондоне гражданки Соединенных Штатов. Будет проще, если каждый из вас расскажет о своих отношениях с разыскиваемым лицом и друг с другом. Может быть, мистер Зубов, вы начнете первым? Разумеется, все произнесенное с этой минуты будет зафиксировано.

– Как я понял, достигнута договоренность, что в этом доме не будет каких-либо записывающих устройств.

– Безусловно, – ответила она. – Однако я обладаю сертифицированной памятью, и все запечатленное в ней может быть предъявлено в суде.

– Не знаю, с чего начать, – произнес Лев после короткой паузы, в течение которой он пристально разглядывал Лоубир.

– С лососем, спасибо, – сказала та Оссиану. – Не могли бы вы для начала объяснить, в чем состоит ваше хобби, мистер Зубов? Ваши адвокаты в беседе со мной назвали вас «страстным континуумистом».

– Объяснить непросто, – ответил Лев. – Вы знаете про сервер?

– Да, великая загадка. Предполагается, что он китайский и, как многое в сегодняшнем Китае, абсолютно вне нашего понимания. Вы через него общаетесь с прошлым, вернее, с неким прошлым, ибо в нашем реальном прошлом такого не происходило. У меня от этого ум заходит за разум. У вас, мистер Зубов, как я понимаю, нет?

– Куда меньше, чем от парадоксов, которые мы традиционно связываем с путешествиями во времени, – сказал Лев. – На самом деле все довольно просто. Факт взаимодействия порождает развилку – новую, полностью уникальную ветвь. Срез, как мы это называем.

– Почему? – спросила Лоубир, пока Оссиан наливал ей чай. – Почему вы так их называете? Звучит грубо и жестоко. Разве вы не ждете, что новая ветвь будет расти и развиваться дальше?

– Разумеется, ждем, – ответил Лев. – Я не знаю, почему континуумисты остановились на этом термине.

– Империализм, – сказала Тлен. – Мы действуем в альтернативных прошлых как в странах третьего мира, а слово «срез» психологически облегчает такой подход.

Лоубир глянула на Тлен. Сегодня та была в чуть более строгой версии своего викториански-вокзального наряда.