Перикл

Домбровский Анатолий Иванович

— Всё, что ты скажешь.

Жена помолчала, пережёвывая дольку ореха, и сообщила, что Филократ скоро будет, обещал прийти к обеду и принести бочонок мёда.

— Очень хорошо, — сказал Перикл, вставая из-за стола. — Я поговорю с ним.

— Он будет очень волноваться. Он боится тебя. Будет лучше, если я предупрежу его.

— Хорошо, предупреди, — согласился Перикл. — Я буду в библиотеке.

В библиотеке было несколько сот папирусных свитков, купленных и подаренных. Из купленных — Гомер, Гесиод, Эзоп; из подаренных — Софокл, Эврипид, Пиндар, Эсхил, другие поэты, философы, историки, а ещё целый шкаф его собственных указов, законов, указов и законов предшественников — Мильтиада, Кимона, Эфиальта, Фемистокла, Аристида,

Солона, спартанца Ликурга. Здесь было несколько его речей, написанных в молодые годы. Теперь он речи не записывает, а только обдумывает главное, прочее же импровизирует, ориентируясь на то, как отвечают на его слова слушатели. Основополагающие принципы он установил давно: не лгать, не льстить, не оскорблять, не отступать от цели. И эти принципы не подводят его. Не подвели и вчера... Но вчера было не всё так, как всегда — он был несвободен, он следовал чужим советам, но если бы все чужие люди были так умны и так любили его, как Аспасия и его друзья.

Дурно, жестоко, бесчестно! Надо было предупредить Аспасию, что он не придёт, чтобы она не ждала напрасно, не страдала, не злилась на него, не остужала обидой сердце... И как это он вдруг затеял разговор с женой? Не собирался, ни о чём таком не думал. Что за причина? Неужели испугался, что Аспасия, обидевшись, прогонит его? Она станет его прогонять, а он ей возьмёт да и выложит дорогой подарочек, доказательство его горячей любви — договор о разводе с женой. Так он, наверное, представлял себе предстоящую встречу с Аспасией, представлял неосознанно, а в сознание неожиданно пробились эти глупые слова: «Я провёл эту ночь с любовницей». Солгал, конечно. Но это ложь лишь по виду: на самом деле он провёл прошлую ночь с Аспасией, был с нею душой и мыслями. Каллиево посольство в Сузы волновало его минувшей ночью не так сильно, как посещавшие его время от времени мысли об Аспасии...

Филократ отодвинул дверной занавес и, не входя в библиотеку, спросил прерывающимся от волнения голосом:

— Ты хотел меня видеть, Перикл?

— Входи, — сказал Перикл. — Поговорим.

Филократ сделал шаг, стал у двери, прислонившись спиной к стене. Вся его фигура говорила о том, что он сильно робеет: старый солоновский закон, разрешавший мужу убить любовника своей жены, хоть и был отменен Кимоном, всё ещё жил в крови афинян, а суды по-прежнему оправдывали мужей, если те убивали любовников в постели жены-изменницы.

— Входи, не бойся, — сказал Перикл, придав своему голосу такое мирное и благожелательное звучание, что оно не могло бы напугать и ребёнка. — Входи и садись, я ждал тебя, жена сказала, что ты придёшь, она, наверное, уже объяснила тебе, о чём я хочу с тобой поговорить.

— Объяснила, — всё ещё с трудом, через страх, выдавил из себя Филократ, делая шаг от двери.

Перикл не встал ему навстречу, опасаясь, как бы Филократ не испугался этого его жеста, заподозрив, что Перикл намерен наброситься на него. Указал на мягкий кожаный дифр, даже слегка подвинул его навстречу Филократу ногой.

Филократ наконец приблизился и сел, утирая полой плаща вспотевшее лицо.

Периклу всё это было крайне неприятно, он чувствовал за собой вину, понимал, что ведёт себя дурно, что жесток, эгоистичен, но остановиться уже не мог. Как справедливо заметил Эзоп, воду, выплеснутую из кувшина, уже не поймаешь рукой на лету. Будут говорить: Перикл отдал свою старую жену Филократу, а себе взял молодую. И не афинянку из уважаемой семьи, а милетскую гетеру. Ах, какой тут будет шум, какой гнев обрушится на его голову, как обрадуется Фукидид... А жена у него не такая уж и старая, она моложе его на пятнадцать лет, первый раз вышла замуж за Гиппоника, от которого родила сына Каллия, когда была совсем девчонкой. В неё ещё можно влюбиться — влюбился же Филократ. Сам Перикл, правда, женился на ней не по любви — он давно это понял, просто исполнил закон, по

которому мужчины обязаны брать себе в жёны своих овдовевших родственниц. Впрочем, о законе он тогда не думал, тогда Каллисфена нравилась ему, тогда он, скорее всего, исполнял старый солоновский закон, по которому юношам предписывалось жениться на девушках по любви, так как только в таком браке, считал великий Солон, рождаются здоровые и жизнерадостные дети. Заботясь о том, чтобы закон этот исполнялся, Солон отменил обычай давать за невестой приданое, чтобы женихи не могли польститься на него. Теперь такого закона нет — его отменил Фемистокл — и приданое за невестой дают, чтобы бедные юноши, женившись на невестах из состоятельных семей, создавали богатые семьи, а не умножали число бедных. Разумный закон: иначе ведь богачей не заставишь поделиться своим добром с бедными.

Перикл готов был дать за своей женой богатое приданое — он ей сказал: «Всё, что захочешь», — и сразу же сказал об этом Филократу:

— Я отдам тебе в жёны мою жену и назначу ей богатое приданое. Каллисфена, думаю, тебе уже сказала об этом.

— Сказала, — не решаясь поднять глаза на Перикла, ответил Филократ.

— Стало быть, я могу отослать Каллисфену к тебе, не опасаясь, что ты почему-либо не примешь её? Ты ведь знаешь, что у неё нет ни отца, ни братьев, куда она могла бы пойти, если ты не откроешь перед нею дверь своего дома.

Наступило долгое молчание. Перикл начал было опасаться, что Филократ лишился дара речи от внезапно свалившегося на него счастья, когда тот вдруг сказал:

— Я никогда не говорил ей, что хотел бы видеть её моей женой и теперь не сказал ей об этом. Я никогда не склонял её к измене тебе ни словом, ни намёком...

— Постой, — остановил Филократа обескураженный таким его ответом Перикл. — Ты не хочешь взять себе мою жену?

— Я никогда не говорил ей, что хотел бы видеть её моей женой, — принялся было за старое Филократ — должно быть, заранее приготовил и заучил эту фразу.

Но Перикл снова перебил его, спросив:

— Не говорил — это так, но и не хотел сказать? Хотел или не хотел?

Опять наступило долгое молчание. Перикл повторил свой вопрос:

— Скажи же наконец, хотел или не хотел?

— Ты великий человек, Перикл, и в твоих руках жизнь и смерть каждого из нас. Тебя почитают тысячи людей, которые готовы защитить тебя от любых посягательств на твоё благополучие и честь. У тебя много друзей, которые, не задумываясь, отдадут за тебя жизнь. Я тоже почитаю тебя и считаю себя твоим другом. — Филократ вздохнул, довольный тем, что сказал главное. — И, как твой почитатель и друг, убил бы самого себя, когда б позарился на твою жену, нанёс урон твоему благополучию и чести, я сам бы донёс на себя и добровольно подставил голову под твой меч...

Перикл рассмеялся — ситуация и впрямь была смешной: он предлагает свою жену Филократу, а тот, будучи, конечно, влюблён, от неё с пафосом отказывается. Дело может, пожалуй, дойти до того, что Филократ обидится. И точно — Филократ обиделся.

— Ты заподозрил во мне врага, — сказал он, — ты оскорбляешь мои чувства к тебе, мою преданность и любовь...

— Филократ! Пожалуйста, не продолжай. На этом пути ты исчерпал уже все возможности и будешь только повторяться, уверяю тебя. Ты лучше скажи мне, зачем же ты носил моей жене подарки, зачем принимал её ухаживания?

— Только из уважения к тебе, Перикл.

— Видишь, ты уже повторяешься. Если и я стану повторяться, то наш разговор никогда не закончится. Ладно, — вздохнул Перикл, — я верю, что ты относишься ко мне с почитанием, что ты мне друг и ради дружбы готов пожертвовать собой.

— Это так, — подтвердил Филократ.

— Пожертвовать собой — это очень много, это удаётся сделать только один раз. И хорошо, если жертва окажется оправданной. А если напрасной?

— Я тебя не понял, Перикл. Ты что хочешь сказать? — спросил Филократ.