Перикл
Шрифт:
— 10 полетов, отдававших на откуп государственное имущество и продававших конфискованные земли.
Магистратов избирали за два месяца до окончания года, чтобы они успели пройти проверку — докимасию. Способны ли они выполнять свои обязанности? Знают ли законы? На это обычно не обращали внимания. Требовалось лишь, чтобы каждый кандидат обладал полноценными гражданскими правами и вел беспорочный образ жизни. Особые претензии предъявляли к архонтам и жрецам: ими могли стать только исконные (в третьем колене) граждане Афин, к тому же лишенные каких-либо телесных недостатков. Стратеги же должны были проявить себя предварительно как искусные военачальники, а кроме того, состоять в законном браке и иметь земельные владения
И вот наступала докимасия. Перед Народным собранием или Советом гражданин отвечал на вопросы:
— Кто у него отец и мать, кто их родители? Откуда, из какого дема он родом?
— Где находятся могилы его предков и чтит ли он отеческие святыни?
— Выполняет ли свой сыновний долг по отношению к родителям?
— Исправно ли платит подати и участвовал ли в военных походах?
Под угрозой казни не имели права претендовать на избрание чиновники, не сдавшие отчета по прежней должности или занимавшие другую, а также государственные должники. Не разрешалось также дважды занимать одну и ту же должность; исключение делалось только для стратегов.
Докимасия завершалась тем, что эпистат приглашал свидетелей, подтверждавших слова кандидата. После этого председатель обращался к народу: «Не угодно ли кому-нибудь выступить с обвинением?» Если охотников не находилось, он тут же проводил голосование. Если же начинались споры, то давали высказаться и обвинителю, и защитнику, после чего решали большинством голосов.
Архонтов подвергали особенно тщательной проверке — в Совете и в гелиее. Пройдя докимасию, они собирались у камня, где лежали внутренности жертвенных животных, и, ступив на него, клялись служить честно, в соответствии с законами и не принимать подарков за свои труд. Если же кто-нибудь нарушал клятву и принимал взятку, он обязывался поставить статую из чистого золота размером в его собственный рост. Не выполнив этого, он должен был отправиться в изгнание.
Магистраты сдавали ежегодный отчет о своих действиях. Не отчитавшись, они не могли получить венок в награду за службу, претендовать на другую должность; им запрещалось даже покидать пределы страны и свободно распоряжаться собственным имуществом, пока не станет очевидным, что они не присваивали и не растрачивали понапрасну государственных денег. Но, помимо того, в первом собрании каждой притании экклесия обсуждала их деятельность и всякий раз вновь продлевала полномочия. Если вскрывались ошибки или неблаговидные поступки, магистрата немедленно смещали и отдавали под суд. Взяточничество, злоупотребление властью, нерасторопность, беспечность, пренебрежение исконными обычаями, отступление от обычных норм поведения, невыполнение строго установленных обрядов — все это рассматривалось как преступление. Стратегов привлекали к ответственности за поражение в битве и даже за то, что они недостаточно энергично вели военные действия.
В Совете и Народном собрании любой гражданин мог выступить с обвинением. Появилась даже особая профессия — сикофантов (доносчиков), специально следивших за чиновниками (и рядовыми афинянами) и возбуждавших против них процессы. Такой неумолимый контроль, по мысли афинских законодателей, должен был гарантировать неподкупность лиц, наделенных властью, и ревностное выполнение ими своих обязанностей. А служение государству рассматривалось как священная и почетная обязанность, и потому магистраты до середины V века не получали жалованья: их награждали лишь венками и иногда упоминали в почетных декретах. Так повелось со времен Солона. Так было при Клисфене.
Традицию нарушил Перикл.
На одном из собраний он выступил с неслыханным, ошеломляющим предложением…
Все шло как обычно. Ранним утром глашатаи разбрелись по улицам, созывая граждан на Пникс. Их зычные голоса разносились над городом, пробуждая спящих и заставляя торопиться всех, кто не успел управиться с делами. (Как и других
Закрывались лавки и мастерские, запирались городские ворота. Стражники — скифские стрелки, — подгоняя опаздывающих, оцепляли улицы красными канатами, чтобы никто не поворачивал обратно. 6 лексиархов с 30 помощниками наводили порядок среди собравшихся: они не пускали на Пникс тех, кому не разрешалось посещать экклесию, задерживали всякого, кто пытался уйти до окончания заседания, штрафовали нарушителей спокойствия.
Наконец, поднялся эпистат и, перекрывая шум голосов, потребовал тишины. Жрец принес в жертву поросят, обнес жертвенное мясо вокруг толпы и произнес молитву. Он говорил тихо, но его слова были слышны всем. Он произносил заклятье против тех, кто будет своими речами вредить народу и государству.
Как знать, не на его ли голову падет это проклятье, думал Перикл. Ведь его предложение противоречит всем прежним законам. Неужели он, всегда избегавший риска, на сей раз поторопился и не рассчитал сил? Нет, нет, все должно идти так, как задумано, — он не отступит от своего плана. У него немало сторонников, а демос — демос поймет и поддержит его.
Последние дни Перикл проводил на агоре. Там уже узнали о его выступлении в Совете, и с тех пор только и разговоров было, что о его проекте, который предстояло теперь обсудить в Народном собрании. Одним он казался заманчивым, другим — опасным, третьи упрекали вождя демократов за то, что он делает лишь робкий шаг и останавливается на полпути. Но это был первый шаг, и Перикл знал ему цену. Он знал, что последующие будут легче, главное — начать. И он начал…
— Совет и народ решили… Перикл, сын Ксантиппа, из Холарга, предложил…
Он предложил вознаграждать членов Совета пятисот за их труд и платить по одной драхме в день. Служить за плату! Это казалось кощунством. Издавна афиняне, с уважением относившиеся к труду землепашца или ремесленника, презирали тех, кто нанимается работать за деньги. Они издевались над учителями и философами, бравшими плату с учеников, свысока глядели на художников, скульпторов и архитекторов, получавших жалованье от государства, Уважающий себя свободный афинский гражданин, конечно, должен служить отечеству, не жалея сил, но бескорыстно! Иначе он превратится в обычного слугу, наемного рабочего, поденщика.
Один за другим поднимались на трибуну ораторы. Надев на голову венок, они как бы переставали быть частными гражданами и превращались в должностных лиц, исполняющих общественные обязанности перед народом. Любой мог выступить перед демосом, не опасаясь каких-либо последствий. Не разрешалось лишь рассуждать о вещах, не относящихся к делу, и дважды повторять одно и то же.
— Граждане афиняне! Все, о чем говорил здесь Перикл, наверное, покажется вам справедливым и соблазнительным. В самом деле, разве не следует поощрять тех, кто стоит во главе нашего полиса и печется об общем благе? Конечно, следует! И мы по достоинству награждаем членов Совета за труд, прославляя их имена в почетных постановлениях. А что же нам предлагают? Оскорбить, унизить уважаемых людей, бросив им подачку, словно нищим? Где, в каком городе Эллады вы увидите такое? Может быть, Периклу больше по душе порядки, к которым привыкли варвары? Ведь у них все состоят на службе у монарха, получая от него земли, дворцы и сокровища. Подумайте, что скажут о нас остальные эллины, когда узнают, что мы превратили священную обязанность в работу за плату, недостойную истинного гражданина.