Периодическая система
Шрифт:
Я отозвал в сторону четверых мужчин, собираясь предложить им тянуть жребий, но тут же понял, что в этом нет нужды. Одна из женщин, полная мулатка средних лет со шрамом на лбу, смотрела на Уиллема, не отрывая глаз, и он смотрел на нее с интересом. Хотя женщина годилась ему в матери, я спросил Уиллема:
– Хочешь ее? Тогда бери!
И когда он вывел ее за руку, я поженил их, как сумел. Ее я спросил, любит ли она его, а его – любит ли он ее; слова согласия «в счастии и в несчастии, в здравии и в болезни…» я не мог точно вспомнить, поэтому закончил так: «… пока не нагрянет смерть». По-моему, это прозвучало торжественно. Едва я обвенчал этих двух, как заметил, что Гаэтано выбрал себе косоглазую девушку (а может, это она его выбрала) и они, взявшись за руки, уже шли прочь от нас по пляжу, так что мне, чтобы поженить их, пришлось бежать за ними
Остались Хендрик и маленькая девушка, рядом с которой стояли двое детей. В ее серых глазах было любопытство, будто происходящее ее не касалось. Смотрела она не на Хендрика, а на меня. Хендрик смотрел на Мэгги, которая только что вышла из сарая, не успев еще раскрутить папильотки, и смотрела на Хендрика. И тут мне пришло в голову, что дети смогут помогать мне ухаживать за свиньями, что Мэгги никогда уже не подарит мне детей, что они с Хендриком прекрасно смогут делать своих зверей о двух хребтах и заниматься перегонкой ртути, что девушка с серыми глазами мне начинает нравиться, хотя она намного моложе меня. От нее веяло чем-то легким, радостным, давно забытым, хотелось бежать за ней и пытаться поймать, как бабочку. Тогда я поинтересовался, как ее зовут, а потом спросил, громко, чтобы и остальные слышали:
– Хочешь ли ты, капрал Даниэль К. Абрахамс, взять в жены присутствующую здесь Реббеку Джонсон? – И сам себе ответил утвердительно.
Девушка тоже сказала «да», и мы поженились.
ФОСФОР
В июне тысяча девятьсот сорок второго года я прямо сказал лейтенанту и директору, что моя работа больше не имеет смысла, и они, согласившись, посоветовали мне искать другое место, если еще сохранились такие места, где расовые законы позволяли мне работать.
Мои поиски оставались безуспешными до тех пор, пока однажды утром меня не позвали к служебному телефону – случай из ряда вон выходящий. Голос на другом конце провода, показавшийся мне грубым и настойчивым, принадлежал некоему доктору Мартини, пригласившему меня приехать в следующее воскресенье в Турин, в отель «Суисс» и посчитавшему излишним посвящать меня в детали. Он именно так и сказал – в отель «Суисс», а не в гостиницу «Швейцария», как выразился бы образцовый гражданин: тогда, во времена Стараче [32] , подобные мелочи обращали на себя внимание, натренированное ухо моментально фиксировало любое отклонение от общепринятой нормы.
32
Акилле Стараче - секретарь фашистской партии, с 1937 года возглавлял организацию "Итальянская дикторская молодежь", объединившую все массовые детские и молодежные организации. В фашистской Италии (как и в Советском Союзе в годы борьбы с космополитизмом) велась борьба за "очищение" языка от иностранных влияний.
В холле отеля «Суисс» (прошу прощения, в приемном зале гостиницы «Швейцария»), в этом заповеднике старины с его полумраком, бархатом и тяжелыми портьерами, меня уже поджидал доктор Мартини, к которому, как научил меня портье, надо обращаться исключительно «командор» [33] , а никак не «доктор». Это был человек лет шестидесяти, среднего роста, коренастый, загорелый, почти облысевший, с крупными чертами лица и на удивление маленькими хитрыми глазками; его скошенный в левую сторону, точно презрительно ухмыляющийся, тонкогубый рот больше напоминал узкую прорезь. На первый взгляд этот командор казался таким же энергичным, как лейтенант и директор рудника, но я понял тогда, что эта странная торопливая манера общения итальянцев-арийцев с евреями не случайность, а то ли бессознательная, то ли расчетливая закономерность: с евреем периода «Защиты расы» [34] можно было вежливо разговаривать, помогать ему и даже (с осторожностью) хвастаться тем, что помогаешь, но вступать с ним в нормальные человеческие отношения не рекомендовалось, чтобы не перейти опасную черту, за которой уже нельзя было бы уклониться от сопереживания и выражения сочувствия.
33
В Италии - высшее почетное звание.
34
См. рассказ "Цинк".
Командор
Завод, хозяином и директором которого он является, находится под Миланом, так что мне придется переехать в Милан. Производит завод гормональные экстракты, но мне предстоит заняться вполне конкретной проблемой – поисками средства от диабета, которое можно будет принимать внутрь, а не вводить с помощью инъекций. Имею ли я хоть какое-то представление о диабете? Я признался, что небольшое: мой дедушка по материнской линии умер от диабета и некоторые дядюшки по отцовской линии, поглощавшие слишком много спагетти, к старости заработали эту болезнь. Командор слушал меня с большим вниманием, его глаза превратились в щелки; позже я понял, что, поскольку у него самого была наследственная предрасположенность к диабету, он не прочь был иметь в своем распоряжении диабетика, пусть другой, но, в сущности, тоже человеческой расы, на котором можно было бы проверить свои идеи и препараты. Он сказал, что моя зарплата скоро может быть повышена, что фабричная лаборатория большая, удобная, хорошо оснащенная, что есть библиотека более чем с десятью тысячами томов, и, наконец, как фокусник, достающий из цилиндра кролика, добавил, что я, возможно, не в курсе (я и в самом деле был не в курсе), но в его лаборатории над той же проблемой работает один человек, которого я хорошо знаю, это моя однокурсница, даже подруга Джулия Винейс, она замолвила за меня слово. Он дает мне время подумать и спокойно принять решение. Если что – я смогу найти его в этом же отеле через две недели, в воскресенье.
На следующий же день я уволился с рудника и переехал в Милан, взяв с собой самое необходимое – велосипед, Рабле, «Макаронию» Фоленго, «Моби Дика» в переводе Павезе, еще кое-какие книги, ледоруб, альпинистский трос, логарифмическую линейку и блок-флейту.
Командор ничего не приукрасил, описывая лабораторию: по сравнению с лабораторией на руднике она была настоящим дворцом. Мне уже подготовили рабочее место: в моем распоряжении были стойка под вытяжным колпаком, письменный стол, шкаф со стеклянной химической посудой, тишина и невообразимый порядок. Моя посуда была помечена синими точками, чтобы не спутать ее с посудой из других шкафов, поскольку здесь, как мне было сказано, если разбил, то плати. Впрочем, это было далеко не единственное условие, о котором я узнал при поступлении на работу: с непроницаемым выражением лица командор пытался объяснить царящие в лаборатории, да и вообще на всем предприятии строгие правила «швейцарской аккуратности», мне же показалось, что масса глупых требований и ограничений скорее свидетельство того, что командор страдает манией преследования.
Производимая на заводе продукция, и в первую очередь тема моих исследований, – тайна, которую надо хранить, как зеницу ока, потому что существует промышленный шпионаж, которым могут заниматься как посторонние, так и свои – служащие или рабочие завода, несмотря на все предпринимаемые им предосторожности. Поэтому я ни с кем не должен обсуждать суть своей работы и ее перспективы. Даже со своими коллегами? Именно с коллегам в первую очередь. Чтобы сократить контакты, каждый служащий имеет свое индивидуальное расписание, совпадающее с расписанием трамвая, который ходит до завода: А должен был приходить в 8.00, Б – в 8.04, В – в 8.08 и так далее. Соответственно и уход с работы расписан таким же образом, чтобы у двух сотрудников не было возможности возвращаться в Милан одним трамваем. Опоздания и преждевременные уходы грозят денежными штрафами.
Последний час, даже если мир рушится, неукоснительно посвящается уборке, мытью, расстановке в шкафу на положенных местах химической посуды, чтобы проникший в лабораторию шпион при всем желании не смог бы догадаться, чем тут занимались в течение рабочего дня. Каждый вечер в запечатанном конверте следует подавать отчет о проделанной работе лично ему или синьоре Лоредане, его секретарше.
Обедать я могу, где хочу, в его, командора, задачу не входит следить за служащими во время обеденного перерыва, но (и при этом его рот скривился больше обычного, превратившись в совсем узкую щель) хороших тратторий по соседству нет, так что он советует оставаться обедать в лаборатории: если я буду приносить из дома продукты, одна из заводских работниц будет мне готовить.