Перламутровый дождь на двоих
Шрифт:
Девушка поблагодарила учительницу и убрала листок в тетрадь со стихами.
В коридоре Сашку ждали Штирлиц и Миха.
– Чего у тебя за дела с нашей Аннушкой? – спросил Седов.
– Да так, ерунда всякая, – отмахнулась девушка. – Ну что, пошли? – Она подхватила ребят под руки и направилась к лестнице. – А где у нас месье Шорохов?
– Наверно, как всегда, со своей дамой сердца, – ответил Штирлиц. – Во всяком случае, ушли они вместе.
«Кто бы сомневался», – подумала Сашка.
Дома Сашка застала маму
– Мам, а ты чего сегодня так рано? – удивилась девушка.
– А у нас начальник в командировке, вот мы и решили устроить себе короткий день.
– Понятно, – протянула Сашка и отправилась в ванную мыть руки.
– Александра, где ты такого зверя достала? – настиг ее у дверей ванной громоподобный голос бабы Веры. Пришлось вернуться и подробно рассказать всю историю появления Лариски в их доме.
– Ремнем тебя мало били, – дослушав Сашку, подвела итог соседка. – Это ж надо было притащить крысу в дом! Был бы жив твой отец, он бы тебе всыпал.
Упоминание об отце больно резануло по сердцу. В ванной, стоя перед зеркалом и наблюдая, как течет из крана горячая вода, Сашка разглядывала свое отражение. Несколько лет назад ей казалось, что она точная отцовская копия, но с годами Сашка все больше и больше становилась похожа на маму. Только глаза по-прежнему оставались отцовскими – ярко-синими, словно нарисованными на узком, похожем на симпатичную беличью мордочку лице. Все остальное – и прямой аккуратный нос, и пухлые, красиво очерченные губы, и подбородок – мамино.
«А ведь я очень даже хорошенькая, – отстраненно подумала Сашка. – Неправа баба Вера, ничего бы папа мне не всыпал. Он бы любил меня, защищал. – В горле запершило. – И может, будь он жив, я была бы чуть больше похожа на девочку, носила бы юбки и туфли на каблуках, у меня была бы лучшая подруга, и уж точно клоуном в классе был бы кто-то другой».
– Санька, ты заснула там, что ли? – донесся до нее мамин голос. – Давай на кухню. Суп остывает. Я рассольник сварила твой любимый.
– Иду, – крикнула Сашка. Завернула воду. Навесила на лицо дежурную улыбку.
На кухне быстро похлебала суп, не чувствуя вкуса. От второго отказалась, отговорившись, что поест попозже, и ушла в свою комнату – якобы делать уроки.
На самом деле Сашка вытащила из клетки нутрию и уселась с ней на диване. Крыса обнюхивала Сашкино лицо, норовя ткнуться холодным носом в щеку, щекоча усами, – наверно, от девушки пахло рассольником, и Лариска возмущалась, почему ей не дали такого вкусного лакомства. Наконец поняв, что рассольника она не получит, крыса села на хвост и обиженно заверещала.
Сашка вздохнула, порылась в шкафу и протянула ей зерновую палочку для хомяков. Через секунду со стороны крысы, кстати, унесшей свою добычу в дальний угол дивана и повернувшейся к своей кормилице-хозяйке толстой лоснящейся попой, раздавался только хруст и сопение.
Сашка снова тяжело вздохнула. Надо же было бабе Вере вспомнить об отце! Мама вон молчит с того самого разговора, произошедшего
Отца Сашка помнила смутно. Только запах, тембр голоса и пушистую рыжую лисью шапку, которую он бросал на полку вешалки, приходя, – шапка лежала там, словно свернувшаяся клубочком кошка, до самого его ухода.
Родители разошлись, когда Сашке было два, несколько лет до отцовской смерти жили отдельно, поддерживая отношения ради дочери. Отец приезжал к ней по выходным, а иногда вечерами после работы. Возил ее на машине гулять в парк, читал книжки и рассказывал смешные истории.
Когда он исчез, мама и тогда еще живая бабушка объявили Сашке, что папа уехал в секретную заграничную командировку и вернется через несколько лет.
Сашка ждала. А пока придумывала, как они встретятся и что она ему расскажет, и даже записывала свои предполагаемые рассказы в тетрадь, в стихотворной форме почему-то. Ту тетрадь Сашка полгода назад сожгла на берегу озера на даче. Долго стояла и смотрела, как дотлевают угольки, бывшие совсем недавно ее не сказанными отцу словами. Именно тогда Сашка осознала, что из той командировки, в которую отец уехал, он не вернется никогда, и на сердце тяжелой плитой легло слово «умер».
О его смерти Сашка узнала случайно. Много лет – с самого детства – не спрашивала о нем маму, и та, наверно, расслабилась, забыла версию про командировку.
В тот день они ехали из гостей, и Сашка, сама не зная, что именно ее навело на мысль об отце, спросила, где он.
И мама ответила:
– Умер.
Сашка отвернулась к окну автобуса и долго широко открытыми глазами вглядывалась в проносящиеся мимо огни машин, стараясь поглубже загнать слезы, чтобы мама, не дай бог, не догадалась, что ей не все равно.
Подробности выяснила потом. В маминых документах нашла свидетельство о смерти, вырезку из газеты, в которой было сказано, что такой-то такой-то такого-то такого-то погиб при исполнении, и пару писем от отца маме в роддом – с вопросами и заботой о том, как себя чувствует новорожденная Сашка.
Сашка письма прочитала несколько раз, вызубрила наизусть, и ей стало мучительно стыдно, что она влезла без спроса в мамину личную жизнь.
В тот день, положив документы на место, Сашка побежала к Игорю и долго ревела на его плече, пытаясь понять, почему и зачем столько лет ей врали и как жить теперь, зная, что главная мечта ее жизни – увидеть отца – никогда не сбудется.
Игорь ее утешал. У него были точно такие же руки и точно такой же голос, как у отца. И пахло от него так же – родным, обволакивающим теплом. Тогда Сашка впервые это заметила.
Поздно вечером к ней пришел Штирлиц с охапкой еловых веток.
– О, елка! – обрадовалась девушка. – Спасибо.
– Это не тебе, это Лариске твоей. – Ванька сгрузил на пол свою ношу, и по коридору разлился запах хвои и Нового года.
– Так я и думала. – Сашка потрогала одну из веток, оторвала хвоинку, сунула в рот, пожевала. – И что она будет с этой елкой делать?