Пернатый оберег
Шрифт:
В соседней со спальней комнате томились во временном заточении верные Юлины подруги — Услада с Русланой и преданный друг кот Брут. Привыкшие к вольной воле — ведь добрая хозяйка обычно никак не ограничивала их свободные личности, — они громко выражали возмущение свершенным над ними насилием. То есть Услада и Руслана тявкали и завывали во всю мочь, а Брут им подвывал самым противным мявом. Располагайся Юлины апартаменты в новой псевдокирпичной двадцатиэтажке, устроенный Уся-Русями и Брутом бедлам переполошил бы весь дом. Но в никандровском особняке звукоизоляция была на высоте, и в спальне, где влюбленные собирались уже погрузиться в пучину страсти, вопли бедных животных оставались неслышимыми. Но сами то Услада, Руслана и Брут сразу учуяли, что их обожаемая хозяйка находится в соседней комнате, и стали рваться туда с утроенными силами! Собачки в тщетной надежде устранить преграду грызли дверь в спальню, а Брут, как старший по возрасту и более опытный в таких делах, лег на бок, вцепился когтями в самый край дверной створки и потянул дверь на себя. Дверь чуточку подалась. Уся-Руси, поняв замысел старшего товарища, перестали ее грызть, а вцепились в преграду зубами, уперлись ногами и вместе с Брутом потянули, потянули, потянули… Тянут-потянут и малость вытянули. Открылась щель, в которую сунулись сразу три (с наименованием «морда» Юлия категорически не согласится), скажем так, в щель стали протискиваться три фэйса. Дверь приоткрылась, две узницы и один узник заскочили в спальню. И что же они увидели?! Человек, который, как князь Курбский
«Оказаться перед любимой тонкой рябиной в столь неэстетическом положении! Узнай об этом Новиков, то-то бы он хохотал и называл меня не только Рыцарем Собачьего Образа, но и Рыцарем Спущенных Штанов! А уж как сейчас потешается надо мной Юлия!
Юлия действительно не могла сдержать смеха и хихикала, из деликатности прикрыв рот ладошкой. Глеба удручала нелепость ситуации, в какой он очутился, но комическое положение казалось ему все же предпочтительнее трагического. А вляпаться в последнее имелись все возможности. Освобождая свои брюки из зубов Услады и Русланы, он мог бы по неосторожности причинить субтильным собачкам боль, или они могли завизжать просто от обиды на то, что у них изо рта вырывают полюбившиеся им штанины. Юлия подумает, что он умышленно нанес вред ее любимицам, и сразу перестанет хихикать. Она возненавидела Новикова, пнувшего ногой какого-то приблудного барбоса, а какие чувства она станет питать к человеку, обидевшему самых для нее дорогих и любимых?! Но и это еще было возможное горюшко, а не горе… Настоящее горе могло ждать Глеба впереди! Если он в своем неустойчивом положении потеряет равновесие и рухнет на одну из шавочек, воюющих с его штанами, это решительно будет ее последний и смертельный бой! Глеб бедняжку просто раздавит и станет для Юлии врагом номер один на всю жизнь! Вот почему Глеб стоял со спущенными штанами и качался, как дуб высокий, не предпринимая никаких оборонительных действий.
Не нужно думать, что Юлия лишь бездушно хихикала, глядя на незадачливого возлюбленного, в бесштанном положении качающегося и шатающегося, как на семи ветрах, тем более что даже в таком незавидном положении этот дуб шелестел ветвями о своей любви к ней и только к ней… Это Глеб умильным тоном объяснял собачкам, что они ошиблись: он не собирался обижать их хозяйку, а напротив, любит ее беззаветно, а если еще получится ответно, то счастливей его не будет никого на свете! Девушка правильно оценила ситуацию и поспешила на помощь возлюбленному. Но одета она была достаточно легко — в одном кружевном неглиже — и стеснялась предстать перед любимым во весь рост в чересчур натуральном виде. Она захотела накинуть халатик. Но не зря Юля порицала свою горничную Лидию за то, что та вечно кладет вещи куда попало и потом ничего не найдешь! В этот раз в нетях оказался халат. Потом халат все же нашелся, и Юля пришла на помощь попавшему в беду возлюбленному. Спасительница оттащила собачек от Глебовых штанов и стала выговаривать им за неправомерное и ошибочное нападение. Бесштанный кавалер наконец-то смог подтянуть брюки и, воспрянув не только штанами, но духом, помягчел душой и выступил адвокатом двух невинных зубастых крошек. В своей защитительной речи Глеб отметил, что собачки не только ни в чем не виноваты, более того, они заслуживают не порицания, а награды за верность хозяйке и проявленную храбрость. И если бы Услада и Руслана не были «девочками», то можно сказать — и за мужество! А что они приняли друга за недруга, так это частенько случается в условиях боевых действий, Глеб сам бывал тому свидетелем во время неоднократных командировок в горячие точки. В таких случаях трагические и, увы, неизбежные жертвы принято называть «дружественными потерями». Юлия посмотрела на брюки возлюбленного, побывавшие в зубах ее любимиц, и пообещала, что хоть одну «дружественную потерю» возместит. Из ее магазина молодежной моды немедленно доставят самые-пресамые наимоднейшие джинсы, нужный размер она уже определила на глазок. Глеб поблагодарил, но от новых джинсов отказался. Во-первых, он бывший солдат, а солдат умеет все. Он сам аккуратненько заштопает дырки, оставшиеся от Усладиных и Русланиных зубов, и брюки опять станут как новенькие. Новые же джинсы он приобретет в одном из бутиков Нью-Черкизона, они будут с такими же модными лейблами, но раз в сто дешевле Юлиных магазинных. А вот если сослуживцы увидят на нем наимоднейшие в действительности джинсы, его, пожалуй, заподозрят в коррупции и не переаттестуют в следующий раз.
— А вам… тебе это надо? — со скептическим видом поинтересовалась Юлия.
— Ну все-таки, — неопределенно возразил Глеб. И поспешил перевести разговор на другую тему. — Мало просто похвалить этих милых доблестных собачек и котика. Им следует вручить более существенные и весомые награды!
Панов сходил в соседнюю комнату и принес с пиршественного вегетарианского стола три вкуснейших куска баранинки, зажаренной на ребрышках. Каким образом это лакомое блюдо нетрадиционной для вегетарианки Юлии ориентации попало на заказанный ею стол, осталось покрыто для Глеба мраком неизвестности. Может, Надежда Тимофеевна, экономка, посчитала, что здорового молодого мужика кроме салатиков и вегетарианского пирога следует подкормить и более калорийным продуктом? Или Юлия сама наступила на горло собственным принципам, пошла на компромисс с мясоедами и снизошла до консенсуса с ними? А может, это последняя проверка поклонника на вшивость? У Глеба от аромата баранинки, да с подливочкой, аж слюнки потекли, но ему хватило ума и силы воли не выставить себя в глазах Юлии поедателем братьев наших меньших. Пусть не родных — собачек и кошечек, так двоюродных — барашков. Ведь порезала же Юлия мачехину норковую шубу, заступаясь за убиенных норочек! А норки в куда более дальнем родстве с хомо сапиенсами, чем бараны! И откушивая салатики и чудесный вегетарианский пирог, Глеб как бы говорил любимой:
— Мы с тобой одних принципов — ты и я! Я не братоед! Братоедству — нет!
Чтобы не пропадало умопомрачительной вкусноты кушанье, к которому так и не довелось притронуться, Глеб накормил баранинкой собачек и кота. Эти никакого родства не признавали и слопали по куску двоюродного брата за милую душу! И вот парадокс! Юлия их за братоедство нисколько не осудила, а лишь обеспокоилась, не
Юлия не стала обсуждать невероятные невозможности и невозможные невероятности, а просто посоветовала любезному поклоннику не выспрашивать у Марфы секреты вудистской магии. И лучше бы ему вообще с Марфой не встречаться и не разговаривать. Общение с ней небезопасно! Она колдунья, притом рыжая и глупая. И по глупости может наколдовать все что угодно… Глеб горячо отрицал саму возможность такого общения и при этом так выразительно жестикулировал руками, что напоминал гоголевского Хому Брута, семинариста, защищавшегося от покойной панночки, пикирующей на него в собственном гробу. Особую достоверность этой сцене придавала убежденность исполнителя, что в утверждениях Юлии была большая доля истины. Что Марфа рыжая — отрицать невозможно. Глупая? А сколько существует анекдотов про глупых блондинок! Рыжие-то чем лучше? Колдунья? Все женщины в той или иной степени способны колдовать. Про это и в песнях поется: «Я тебя травила колдовскою травой…» Но не все женщины — черные колдуньи, иные способны людям помогать и даже их исцелять: «Ты заболеешь, я приду. Боль разведу руками…» То есть предупреждение Юлии, что от Марфы можно ожидать чего угодно, — чистая правда. Поэтому Глеб с большой охотой и нисколько не кривя душой пообещал любимой держаться от Марфы подальше.
Глебу уже пора было отправляться в Москву, на свой наблюдательный пост, но влюбленные все никак не могли напрощаться-нацеловаться. Наконец служебный долг возобладал над личными желаниями, и Глеб, с трудом заставив себя оторваться от возлюбленной, делом доказал, что слова из полузабытой старинной песни «сегодня не личное главное, а сводки рабочего дня» остались актуальными не только для отдельных впадающих в старческий энтузиазм пенсионеров. На дорожку в качестве сухого пайка Юлия вручила милому другу пакет со здоровенным куском своего вегетарианского пирога и не востребованную никем, кроме Юлиных любимцев, баранинку на ребрышках. Глеб, проглотив слюнки, от баранинки стал отказываться: зачем везти то, чего он по своим убеждениям никак есть не может?
— Угости своих коллег, наверное, они пока еще не все стали вегетарианцами, — предположила Юлия.
И действительно, Викентьев с большим аппетитом принялся объедать с ребрышек куски баранины и очень удивился, увидев, что Глеб ограничивается вегетарианским пирогом.
— Моя любимая девушка — вегетарианка, — пояснил Глеб. — Ради нее я тоже решил отказаться от мяса.
— Да, — покачал головой Викентьев. — Помнится, ты читал мне стихотворение неизвестного автора: «Любовь — амор по латыни. От любви бывает мор, море слез, тоски пустыня, глад, морока и позор». Не знаю, как насчет всего остального, а глад уже налицо.
— Во-первых, ты неточно цитируешь, и потом моя вегетарианка вовсе не выглядит голодающей, напротив, прямо-таки кровь со сгущенным молоком. Вот и я — попривыкну к растительной пище и останусь бодрым и здоровым!
— Но и привыкать следует постепенно, это тебе любой медик подтвердит! Например, поначалу откажись от свинины, говядины, курятины, ограничься одной бараниной. Потом ешь одну говядину. И так далее в том же духе. Потихоньку-полегоньку в конце концов станешь вегетарианцем.
Глеб признал резонность доводов Викентьева, и они совместно уплели баранинку и закусили вегетарианским пирогом.
Отправляясь наблюдать за квартирой Дональда Табунова, Глеб попросил Викентьева завтра утром самому съездить за Кариной.
— Ты постарше меня, значит, для Карины поавторитетней. Уговори ее лечиться от наркотической зависимости. Я пытался ее убедить, но меня она не слушает.
У Глеба была еще одна причина, чтобы свалить на Викентьева поездку за Кариной. Стоило ему представить, что Юлия узнала о посторонней девушке в его машине, — и беднягу сразу пробирала дрожь…
Предположение, что избитый Додик с наступлением темноты рискнет выйти из своей московской квартиры, оправдалось. Кряхтя, охая и хромая на обе ноги, осквернитель понятий еле дотащился до новой машины. Старую-то, покалеченную участниками толковища, отвезли ремонтировать в автосервис. А Додику господин Табунов прислал другое авто: хоть и непутевый, а сын для отца всегда остается сыном! Додик сел в машину и поехал, но не в сторону свибловского микрорайона, где сидел в засаде Викентьев, а в центр, к Политехническому музею. Остановился в сторонке, из машины и носа не высовывает. А вот и нежный юноша, с которым Додик любезничал возле ресторана «У гуся». Шмыгнул к Додику в машину, и что они там делают, за тонированными стеклами не разглядишь. Вот так! Нетрадиционная сексуальная ориентация заставила Додика забыть про все переломы, вывихи и прочие серьезные травмы, а уж простые царапины, синяки и шишки и вовсе оказались не в счет! Глеб уже подумал, что только зря потратил время: ничего нового о Додике не узнал, на Серого через него не вышел… Как вдруг — сюрприз! Недалеко припарковалась довольно приличная черная иномарка. Номеров Глеб не разглядел, но машина показалась ему знакомой. Вышел водитель, худощавый мужчина не первой и не второй молодости, и Глеб его узнал. Это был Вадим Васильевич, садовник Никандровых, которого Юлия по совместительству приспособила для ухода за собаками. Поставив машину на сигнализацию, Васильич направился в гостеприимный сквер. Просто надумал прогуляться или шел со специфической целью? Ну что же, о вкусах не спорят, о сексуальных тоже. Это личное дело садовода-собаковода, но начальнику охраны о персонале должно быть известно все. Интересно, Новиков знает о предположительно нетрадиционной сексуальной ориентации Вадима? И если знает, почему не проинформировал следственно-оперативную группу? Скорее всего, потому что побоялся опять связаться с Юлией. Вадим Васильевич и Юлиных собак опекает, и в кустарниковых монументальных фигурах Юлин гринписовский замысел воплощает. А может, и собственный? Геи, говорят, отличаются тонким художественным вкусом. Не зря среди них много музыкантов, артистов, художников скульпторов и вообще людей искусства. Следить за Вадимом Васильевичем Глеб не собирался, и когда Додик, закончив беседу или чего там они в машине за тонированными стеклами с нежным юношей делали, уехал, Глеб последовал за ним. Но Додик просто вернулся на свою квартиру. Видно, состояние здоровья не позволило ему с кем-либо еще общаться, тем более развлекаться. Следить за увечным Додиком тоже сегодня не имело смысла, и Глеб поехал в свою общагу — следовало отоспаться за все эти тягомотные дни и беспокойные ночи.