Пернатый змей

Лоуренс Дэвид Герберт

Холодный ветер крутил вихри в небе, которое быстро закрывали черные тучи. Они пристали к берегу в маленькой бухточке, и к ним медленно спустился Рамон.

— Скоро польет, — сказал он по-испански.

— Мы успели вовремя, — ответил Сиприано.

Рамон посмотрел на них обоих и все понял. Новая, иллюзорная Кэт мягко засмеялась.

— В саду Кецалькоатля распустился новый цветок, — сказал Сиприано по-испански.

— Под красными каннами Уицилопочтли, — добавил Рамон.

— Вы правы, господин, — сказал Сиприано. — Pero una florecita tan zarca! Y abri'o en mi sombra, amigo.

— Seis hombre de la alta fortuna.

— Verdad! [136]

Было

около пяти пополудни. Ветер свистел в деревьях; и внезапно дымящейся стеной обрушился ливень. Земля была плотный белый дым воды. Озеро исчезло.

— Сегодня вам придется остаться тут на ночь, — сказал Сиприано Кэт по-испански мягким, обволакивающим голосом.

— Но дождь кончится, — возразила она.

— Вам придется остаться, — повторил он по-испански странным голосом, похожим на вздох ветра.

136

— Но только этот цветок священный! И он распустится в моей тени, друг.

— Шестой мужчина счастливец.

— Ты прав! (исп.)

Кэт посмотрела на Рамона, зардевшись. Он ответил ей отсутствующим, как ей подумалось, взглядом, словно бы издалека, далекого далека.

— Невеста Уицилопочтли, — сказал он с легкой улыбкой.

— Кецалькоатль, ты сочетаешь нас браком, — сказал Сиприано.

— Вы хотите этого? — спросил Рамон.

— Да! — ответила она. — Я хочу, чтобы вы поженили нас, только вы.

— После захода солнца, — сказал Рамон.

И он удалился к себе. Сиприано показал Кэт ее комнату, а потом отправился к Рамону.

Холодный ливень продолжал, дымясь, низвергаться с неба.

Когда сквозь непрекращающийся дождь пробились сумерки, служанка принесла Кэт белое льняное то ли платье без рукавов, то ли сорочку, украшенную понизу фестонами и расшитую жесткими голубыми цветами вверх черными ножками с двумя зелеными листиками. В центре цветочного узора было крохотное изображение Птицы Кецалькоатля.

— Господин просит вас надеть это! — сказала женщина, которая принесла, кроме того, лампу и записку.

Записка была от Рамона и написана по-испански: «Примите платье невесты Уицилопочтли и наденьте его, все же остальное снимите. Ни единая нитка, ничего из прошлого не должно касаться вас. С прошлым покончено. Наступили новые сумерки».

Кэт не очень понимала, как надевать платье, потому что не было ни рукавов, ни пройм — просто прямое платье с продетой поверху тесемкой. Потом она вспомнила, как одевались в древности индейские женщины, стянула тесемку и перебросила через левое плечо; платье собралось над грудью. Она вздохнула. Это было не платье, а сорочка, расшитая понизу перевернутыми цветами.

Появился Рамон, босой, в своей привычной белой одежде, и молча повел ее по лестнице, ведущей в сад. В загуане было темно, дождь не прекратился, но понемногу ослабевал. Сумерки сгущались.

Рамон снял рубаху и

швырнул ее на ступеньки лестницы. Потом, голый по пояс, вывел Кэт в сад, под сильный дождь. Сиприано выступил вперед, тоже босой, с голой грудью и непокрытой головой, в широких белых штанах.

Они стояли босиком на земле, над которой висел туман брызг. Дождь мгновенно вымочил их до нитки.

— Стоя босыми ногами на живой земле, лицом к живому дождю, — негромко заговорил Рамон по-испански, — в сумеречном свете между ночью и днем; мужчина и женщина, под негаснущей звездою, соединитесь для жизни в полном согласии. Подними лицо, Катерина, и скажи: Этот мужчина — мой дождь небесный.

Кэт подняла лицо и закрыла глаза от потоков дождя.

— Этот мужчина — мой дождь небесный, — проговорила она.

— Эта женщина — земля для меня, скажи это, Сиприано, — произнес Рамон, опустившись на одно колено и приложив ладонь плашмя к земле.

Сиприано опустился на колено и приложил ладонь к земле.

— Эта женщина — земля для меня, — повторил он за Рамоном.

— Я, женщина, целую ноги этого мужчины в знак того, что буду опорой ему в долгие сумерки Утренней Звезды.

Кэт опустилась на колени, поцеловала ноги Сиприано и повторила слова Рамона.

— Я, мужчина, целую чело и грудь этой женщины в знак того, что буду миром ее и прибытком ее в долгие сумерки Утренней Звезды.

Сиприано поцеловал ее и повторил слова.

Затем Рамон положил ладонь Сиприано на мокрые от дождя глаза Кэт, а ладонь Кэт на мокрые глаза Сиприано.

— Я, женщина, во тьме накрывающей этой руки, молю этого мужчину принять меня в сердце ночи и никогда не отвергать меня, — произнесла Кэт. — Но да будет сердце ночи обитель нам навсегда.

— Я, мужчина, во тьме накрывающей этой руки, молю эту женщину принимать меня в сердце ночи, обители нашей навсегда.

— Мужчина изменит женщине, и женщина изменит мужчине, — продолжал Рамон, — и простится им это, ему и ей. Но если они соединились как земля и дождь, между днем и ночью, в час Звезды; если мужчина соединился с женщиной плотью и звездой его надежды и женщина соединилась с мужчиной плотью и звездой ее желания, тогда соединение произошло и обитель их там, где они как одна звезда, тогда никто из них не изменит обители, где единение живет как незаходящая звезда. Ибо если кто из них изменит обители обоих, это не простится им ни днем, ни ночью, ни в сумерках звезды.

Дождь стихал; ночь была темная.

— Идите и омойтесь в теплой воде, коя есть умиротворение всем нам. И умастите тела ваши маслом, кое есть покой Утренней Звезды. Умастите даже подошвы ног ваших и корни волос.

Кэт поднялась в свою комнату и увидела большую глиняную ванну с горячей водой, от которой шел пар, и большие полотенца. И еще масло в красивой маленькой вазочке и пучок мягкой белой шерсти.

Замерзшая после дождя, она искупалась в горячей воде, вытерлась и смазала тело маслом, прозрачным, как вода. Оно было нежное, с тонким ароматом и приятно бодрило. Она натерла всю себя, даже кожу головы и подошвы; тело мягко заблестело.