Перпендикулярный мир. Сборник
Шрифт:
– Корнелий, прости, но надо поделиться, – громко прошептал Лев Христофорович.
– Неужели «эврика»? – спросил тоже шепотом Удалов. – Неужели так скоро?
– Вижу свет в конце туннеля, – сообщил Минц. – Спустись ко мне, а то на лестнице зябко.
Когда они спустились к профессору, Минц поставил перед Удаловым лафитничек с фирменной настойкой сложного лесного состава и предложил глотнуть.
– Спасибо, – сказал Удалов. – Горю желанием узнать первым.
– Вот именно! – обрадовался профессор. – Дружба для меня стоит выше
– Спасибо, – потупился Удалов, потом налил себе глоток из лафитничка. Все-таки исторический момент.
– Какая была поставлена задача городскими властями? – задал Минц риторический вопрос. И сам, разумеется, ответил: – Накормить на праздники, а потом и вообще городское население при условии, что ни зарплата, ни пенсии, ни другие доходы не увеличатся. Полагаю, что любой другой ученый в мире, исключая Ньютона и Эйнштейна…
– А они померли, – вмешался Удалов.
– …а они скончались, не смог бы решить такую проблему. А я ее, кажется, решил именно потому, что мыслю оригинально. Наоборот. Казалось бы, что надо сделать?
На этот раз вопрос был обращен к Удалову, и надо было отвечать.
– Надо пенсии прибавить.
– Чепуха. Денег на это нет.
– Надо… аппетиты уменьшить.
– Удалов, ты гений. Так проблему мог бы поставить лишь выдающийся ум современности.
Удалов смутился и налил из лафитничка в рюмку.
Настойка была крепка и душиста.
– А как уменьшить аппетиты?
– Таблетки от аппетита, да? – попробовал догадаться Удалов.
– А как уменьшить ткани на одеяла и простыни? На пеленки? Как разместить в автобусе пятьсот человек, когда с трудом помещается сто? Ну? Один шаг остался, Удалов! Таблетки тут не помогут.
Удалов этого шага сделать не смог.
Тогда Минц взял со стола коробку из-под ботинок. В ней шуршало.
– Смотри! – приказал он.
На дне коробки лежала кошка с двумя котятами. Кошка была размером с мышку, а котята – с мышат.
– О нет! – воскликнул Удалов. – Только не это!
– Не бойся, все не так трагично, – улыбнулся Минц. – Я не намереваюсь превращать людей в мышей. Мы уменьшим нас лишь в два раза. В тебе сколько сейчас?
– Метр шестьдесят шесть.
– Будет восемьдесят сантиметров. И тогда аппетит у тебя вдвое уменьшится, и в автобус тебя вдвое влезет. А так как все остальные будут такие же, то разницы никто не заметит. Зато благосостояние возрастет вдвое!
– А стулья? – спросил Удалов.
– Подпилим ножки, – ответил профессор.
Все было не так просто, как можно подумать. Времена у нас демократические. Компартия собрала митинг протеста, хотел было приехать один депутат Думы, но в последний момент испугался уменьшиться вместе со всеми. Именно со всеми, потому что референдум дал 78 процентов голосов за минимизацию, 9 процентов были против, а остальные мнения не имели.
Внесено
– Детей жалко. Мы-то свое отжили, нам бы покушать, а вдруг они расти перестанут?
Минц согласился с мнением Ложкина, поддержанным всем городом: хоть ты, Минц, и обещаешь нас вернуть в обычное состояние, как только инфляция закончится, рисковать здоровьем детей детсадовского и младшего школьного возраста, которые, считай, много не съедят, народ не намерен.
Ночью над городом поднялся воздушный шар, и Грубин с Минцем опылили спящие дома, а детям перед сном дали таблетки, чтобы с ними чего не случилось.
Сделав дело, Минц, все еще в противогазе, попрощался с Грубиным за руку и сел за руль своего «москвича». Его ждали в области на конференции по благосостоянию.
Грубин махал ему вслед, уменьшаясь на глазах. Отъехав от города, Минц снял противогаз. На следующий день жители Великого Гусляра проснулись уменьшенными в два раза.
На конференции доклад Минца вызвал страстные споры. Некоторые отвергали его с порога, защищая права человека, другие просили поделиться опытом и самим средством.
Так что Минцу пришлось задержаться в области на несколько дней, а затем вылететь в Москву для переговоров на высоком уровне.
И возвратился он домой только перед самыми майскими праздниками.
С тревожным чувством подъезжал профессор к Гусляру. Он боялся, не вызвало ли его изобретение побочных эффектов, а главное – смогут ли им достойно распорядиться в центре, где сталкиваются интересы могучих ведомств.
Странная тишина встретила Минца на въезде в Великий Гусляр.
Улицы были пустынны, нигде ни души.
Пушкинская улица недалеко от центра была перекрыта баррикадой из ящиков. Минц вышел и негромко крикнул:
– Есть кто живой?
Отозвался только утренний ветер, что нес по улицам мусор.
Вот и продовольственный магазин. Витрины разбиты, внутри тоже разорение. Больше всего досталось кондитерскому отделу – от него остались только осколки и груды ярких оберток. Винный отдел сохранился лучше прочих, и хоть часть бутылок была разбита, но ни одна не почата.
Махонькая, уменьшенная вдвое мышка пробежала, как паучок, по полу и исчезла в углу.
Минц пошел по улице дальше, прижимаясь к стенам домов. Чувство ужаса овладело им.
Когда он проходил мимо подвала магазина сельхозтехники, он услышал стон.
Вровень с тротуаром было окошко, забранное решеткой. Стон доносился оттуда.
– Кто там? – спросил Минц.
– Это мы, люди.
Минцу показалось, что он узнал голос Удалова.
В несколько секунд Минц сбежал вниз по ступенькам, откинул засов, и из темного подвала стали выползать ослабевшие, изможденные, несчастные люди. Некоторые из них были избиты и исцарапаны. Можно было подумать, что на город в отсутствие Минца напала стая пантер.