Перрон для оптимистов
Шрифт:
– Нам нужен журнал «Буревестник», где это? – спросил Луначарский.
– Анархистов не поддерживаю, – неразборчиво пробубнил лежащий.
– Не скажешь – опохмелиться не дам, – с ироничной угрозой сказал Илья.
– Там, во втором, слева.
На втором этаже было светлей и чище. Посетители открыли левую дверь и оказались в просторной прокуренной комнате с продавленными диванами и облупленными письменными столами. Здесь кипела работа. Увлечённые хозяева не сразу обратили внимание на гостей.
– Пусть скорее грянет буря! – Илья с пафосом продекламировал девиз журнала анархистов.
– К кому? – отозвались от столов.
– Я – корреспондент газеты «Киевская мысль», Анатолий Луначарский.
– Ну.
– Я бы хотел взять интервью у Абрама Гроссмана [17] .
– Я – Гроссман. Псевдоним – «А». Говорить не будем, пока не пожрём. Живот подводит.
Гости переглянулись. Через полчаса Илья занёс в редакцию кучу съестного из окрестных лавчонок, не забыв дешёвое вино для страдальца с первого этажа.
17
Абрам Гроссман – русский анархист, автор и редактор журнала «Буревестник» в Париже.
К шумному застолью потянулись соседи – художники из России: Натан Альтман [18] , Фёдор Константинов [19] , Лев Инденбаум [20] . Луначарский получил одно из своих самых острых интервью с радикальным анархистом Гроссманом, а Илья с этого дня стал в «Улье» окончательно своим.
Лёлик. Париж. 1914
Всё-таки белорусский еврей Адам Каплевич чувствовал себя французом. С тех пор как в конце июля во Франции усилились оппозиционные настроения против участия в войне, он, наоборот, был настроен патриотически и во всём поддерживал правительство. В обязанности Лёлика теперь входила доставка фотографу ежедневных газет. Каплевич почти не работал, а только нервно ходил по мастерской, зачитывал новости о создании военных союзов, фронтовые сводки. Был уверен в быстром окончании войны и dans La defaite finale de L’ennemi (в окончательном разгроме врага).
18
Натан Альтман (1889-1970) – русский и советский живописец, художник-авангардист, скульптор, театральный художник.
19
Фёдор Константинов (1882-1964) – русский и советский живописец, ученик М. Врубеля и К. Коровина.
20
Лев Инденбаум (1890-1981) – французский художник и скульптор.
По вечерам Лёлик был свидетелем противоположных разговоров. Илья с Соней, Роза с Самсоном и их товарищи обсуждали, что эта война добьёт Российскую Империю, иронизировали над переименованием Санкт-Петербурга, названного на немецкий манер, патриотичным Петроградом. В общем, были против войны и ожидали новую революцию.
Утром 30 августа Лёлик шёл по рю де Винегрие (rue de Vinaigriers) в 10-м округе Парижа. Он теперь не спешил в мастерскую и всегда выбирал новый маршрут. Главное, принести свежие газеты, опозданий теперь Адам Каплевич не замечал. Во время этих прогулок Авель впитывал в себя изменившийся город и взрослел вместе с ним. Перед самой войной Париж излучал праздничную самоуверенность, маскируя надвигающуюся тревогу. Теперь его тупики, площади, кварталы старались выглядеть строже и незаметней, постепенно счищая с себя остатки ярких афиш, вывесок, нарядов. Лёлик теперь как будто собирал эти признаки прошлой мирной жизни,
Какой-то необычный шум накрыл улицу. В небе показался настоящий военный самолёт. Он летел достаточно низко – можно было разглядеть немецкий крест на фюзеляже. Совсем рядом что-то рвануло, пожилая женщина с корзиной упала на мостовую. Лёлик успел заметить, что фонтан брызг из лужи стал красным.
Это была первая бомбардировка Парижа. Лейтенант Фердинанд фон Хиддесен сбросил четыре ручных гранаты с борта «Румплера ЗС».
Лёлик не купил газет, он вообще не помнил, как добежал до ателье. Его била дрожь, и он не помнил, что говорил Каплевичу.
Сейчас фотограф отпаивал потрясённого юношу горячим чаем и разглагольствовал:
– Это вызов! Какая наглость! Какое кощунство! Бомбить Париж, культурную столицу мира! Во Франции только официально зарегистрировано больше тридцати пяти тысяч подданных Российской Короны! И никто не идёт на фронт! Где союзнический дух? Где готовность к самопожертвованию? Одни пацифисты кругом! Стыд какой!
Лёлик выбежал из мастерской.
…
Илья нашёл младшего брата уже ночью, на скамейке неподалёку от пункта призыва.
На фронт Лёлика не взяли: не хватило трёх лет до призывного возраста.
…
– Ну вот. Слава богу, нашёлся. А то мы уже заволновались. – Илья понимал, что все его дежурные слова всего лишь попытка успокоить брата, не отдалиться от него.
Лёлик молчал, глядя в одну точку.
– Ты понимаешь, чтобы быть нужным сегодня, не обязательно воевать. Война – дело временное. Ты очень способный человек, ты прекрасно работаешь с фотографией, хорошо рисуешь… – продолжал Илья, обняв Авеля, – и главное, ты – прекрасный брат. Мы без тебя не справимся. Ну честное слово!
Лёлик поднял глаза, полные слёз.
– Пойдём домой. Мне ещё завтра к Розе в Верофлей ехать, – примирительно сказал неслучившийся солдат, шмыгнув носом, совсем как в детстве.
Нюся. Париж. 1915
И снова из Верофлея они всей семьёй возвратились в Париж, сняли скромную квартирку на улице Данциг, 49 (rue de Dantzig, 49). Мама Роза по ночам шила детям обновки, иногда перелицовывала старые, ещё мелитопольские свои наряды. Лёлик договорился, и теперь они все шли в фотоателье к Каплевичу в новеньких пальто с муфточками. После фото мама убежала на очередное собрание политэмигрантов, домой детей привёл Лёлик.
Нюся повзрослела, поэтому вечером она вслух читала младшим детям книжку, большую, красную, с золотым тиснением. Это роман писательницы Жюли Гуро «Сесиль, или Маленькая сестричка», прекрасный подарок от тёти Сони, жены Ильи, ещё на рождение Шурочки.
Нюся не только хорошо читала, она даже подписала готовую фотокарточку на французском! Неровным детским почерком вывела: «Ma cher cousine Marie. Sophie. Alexandrine. Victore». A справа, как положено: «Мадмуазель Йоффе», – и адрес. Можно было написать и своё полное имя, Анна-София, но уж очень спешила и сократила до Софи. Это фото для кузины Маруси. Она маленькая, но уж точно не будет называть старшую сестру Нюсей. Её родители, Соня и Илья, всегда звали племянницу полным красивым именем Анна-София.
Вскореудетей появилась няня (мама стала шить по ночам нетолько для своих, но и на заказ). Няня была француженкой с чудесным именем Полин. Она приходила два раза в неделю, гуляла с детьми, чтобы дети учили французский, а мама в это время могла ходить на собрания. Нюся любила Полин: она была доброй и весёлой. Водила их в Люксембургский сад, пела им песенки, улыбалась. Другие няни сидели на скамейках, чистили горох и совсем не смотрели за детьми. Это нравилось маленькому Вите, он – шалун и всё время убегал от няниного внимания.