Персики для месье кюре
Шрифт:
Я помолчал, чтобы перевести дыхание. У меня уже все плыло перед глазами. Трое суток без нормального человеческого общения вызвали в моей душе какие-то странные чувства и ощущения. Я потянулся пальцами к решетке — мне казалось, что если Майя меня увидит, то, возможно, поверит моим словам. Но с огромным усилием я сумел лишь коснуться решетки кончиками пальцев.
— Майя, я здесь. Посмотри на меня.
Майя прижала лицо к решетке. Розетт присоединилась к ней; я видел, как сияют в солнечных лучах ее рыжие кудри. Обе девочки смотрели прямо на меня — два честных личика, строгие и неумолимые. На мгновение мне показалось, что они мои судьи и готовятся
— Мое третье желание…
Я взвыл. Но воспаленное горло так распухло, а голова так кружилась, что из уст моих вырвалось лишь жалкое хныканье. А Майя невозмутимо продолжала:
— Мое третье желание — чтобы Дуа вернулась домой. Их судно приплыло обратно, только на нем не было ни Дуа, ни ее мемти. А значит, ты должен вернуть Дуа! Ты же вернул нам Хази. А потом я тебя освобожу. Как в мультике про Аладдина.
Я не выдержал и сдался. Это было абсолютно безнадежно. Я отдал все, что имел, и все же этого оказалось недостаточно.
— Мне очень жаль, — прошептал я, сам не зная почему.
Лицо Майи отодвинулось от решетки, а лицо Розетт задержалось еще на мгновение. Я понимал, что разговаривать с ней — попусту тратить время, но видел, что в этих любопытных, круглых, как у птички, глазах светится ум.
— Скажи своей маме, что я здесь, — тихо сказал я. — Скажи об этом хоть кому-нибудь. Я тебя умоляю!
Розетт негромко щелкнула. Неужели это означало, что она меня поняла? Потом она приложила руку к решетке. Ощущение было такое, словно она отпускает мне грехи. И в эту самую минуту груда пустых клетей подо мной не выдержала и рухнула; отлетев в сторону, я погрузился в темноту и в воду — фута в три глу-биной.
Вода была очень холодной, и, поскольку погрузился я с головой, меня на пару секунд охватила паника. Я принялся судорожно барахтаться, стараясь поскорее вынырнуть на поверхность и встать на ноги; наконец мне это удалось, я откинул с глаз мокрые волосы и стал пробираться к лестнице.
Глава шестая
Суббота, 28 августа, 10:15 утра
Никто, кроме Оми, не заметил нашего ухода. Но когда мы повернули на бульвар, оставив позади шумную толпу, собравшуюся у причала, я ясно заметила, с каким любопытством Оми поглядывает в нашу сторону из-под весьма свободно повязанного хиджаба. Она утверждает, что слишком стара, чтобы носить никаб, и говорит со смехом, что в ее возрасте и хиджаб — совершенно ненужная предосторожность. Может, она и стара, но зрение у нее острое, а любопытство и вовсе не знает границ, так что я ничуть не удивилась, когда буквально через несколько минут поняла, что Оми тащится за нами следом, хоть и старается держаться на расстоянии. Так, вместе, мы прошли по всему бульвару мимо дома Аль-Джерба и двинулись к мосту, ведущему в Ланскне.
Захра и Соню убедила пойти с нами. Та, правда, сначала отказывалась — похоже, мысль о встрече с Инес не вызывала у нее никакого восторга, — но Захра была настойчива; она что-то тихо и яростно внушала ей по-арабски, в одной из фраз я уловила слово «Карим». Видимо, это Соню в итоге и убедило.
И вот сейчас, оглянувшись через плечо, она сказала:
— А Оми за нами идет!
— Только не позволяйте ей нас нагнать, — пре-дупредила Захра, и мы тут же ускорили шаг.
Оми остановилась и с самым невинным видом принялась любоваться видом с моста. Однако когда мы подходили к площади Сен-Жером, она, отбросив всякое притворство, подхватив
Часы показывали четверть одиннадцатого; месса уже закончилась, но на площади еще кишел народ. Несколько человек играли в петанк на полоске красноватого сланца за церковью; у булочной Пуату выстроилась целая очередь — не меньше двух десятков постоянных покупателей. Кое-кто с большим любопытством поглядывал на Захру и Соню, закутанных в черные никабы. Жительницам Маро никаб явно дает ощущение защищенности, неприметности, делает их почти невидимками. А на другом берегу реки черное мусульманское покрывало, напротив, привлекает всеобщее внимание, а закрытое лицо вызывает ненужные домыслы. Жолин Дру как раз выходила из магазина Пуату с коробкой печенья в руках; лента на коробке была в точности того же бледно-розового цвета, что маленький костюм Жолин, предназначенный специально для походов в церковь, и маленькая шляпка, похожая на коробочку для пилюль. Она с состраданием нас оглядела и проследовала дальше; за ней шлейфом тянулся аромат «Шанель № 5».
Захра остановилась возле бывшей chocolaterie. Игроки в петанк теперь уже внимательно следили за нами — несколько пожилых мужчин под водительством Луи Ашрона.
— Пари держу, под этим своим балахоном она очень даже горячая штучка! — сказал он, одобрительно поглядывая на Соню. — Я бы не прочь посмотреть, что у нее под этими одежками.
Ему и в голову не пришло говорить потише; с точки зрения Луи Ашрона, все, кто носит никаб, сразу становятся абсолютно глухими и слепыми.
— А я держу пари, что у этого типа пенис меньше моего мизинчика, — ловко парировала Оми, страшно напомнив мне Арманду.
— Оми, ступай домой, — сказала Захра. — Это не имеет к тебе никакого отношения.
Оми захихикала.
— Как это не имеет ко мне отношения? Словно я не знаю, что вы там прячете мою маленькую Дуа!
— Откуда ты это узнала? — спросила Захра.
Оми усмехнулась.
— Мне наш кот сказал.
Захра раздраженно тряхнула головой. Ей вовсе не хотелось устраивать на пороге дома дискуссию: мы и так уже привлекли к себе слишком много внимания.
— Ладно, Оми, ты тоже можешь войти, — сказала Захра, — только никому ничего не рассказывай.
Захра постучалась. Дверь открыла Дуа, и я даже не сразу ее узнала. Я ведь видела девочку только в черном долгополом платье, таком же, как у матери, и волосы она всегда прятала под хиджаб, плотно обхватывавший голову и шею. Но сейчас на Дуа была розовая камиза, джинсы и кроссовки; волосы она заплела в длинную косу. Мне казалось, что ей лет десять-одиннадцать, не больше, но, как следует ее разглядев, я поняла, что она несколько старше и ей лет тринадцать-четыр-надцать.
Следом за Дуа мы вошли в отремонтированную chocolaterie. Теперь мой бывший магазин выглядел почти так же, как в тот день, когда мы с Анук впервые открыли его двери для покупателей. Каменный пол, правда, был голым, если не считать маленького коврика и нескольких подушек, разложенных вокруг низенького столика; повсюду стоял сильный запах краски и ладана.
— Мой маленький персик! — воскликнула Оми. — Ты, значит, путешествовала вниз по реке?
Дуа кивнула.
— Мы встретили папу Розетт, и он помог нам починить мотор. — Она улыбнулась мне застенчивой улыбкой. — Ее папа такой клевый! Пилу все время только о нем и говорит.