Персиковый сад (сборник)
Шрифт:
– Да, – устало вздохнул отец Иннокентий. Сегодня люди в погонах этот вопрос ему задавали уже не в первый раз.
– Так-так. А удостоверение у вас имеется?
– Какое удостоверение? – удивился задержанный иеромонах. – Вот мое удостоверение. – Он приподнял с груди наперсный иерейский крест и для убедительности постучал костяшкой указательного пальца по клобуку.
Подполковник криво усмехнулся.
– Это, знаете ли, теперь всякий нарядиться так может.
Отец Иннокентий посмотрел на милиционера и хотел уже было сказать, что и в его форму тоже всякий может нарядиться, но сдержался. И правильно сделал – зачем
А в отделении милиции он оказался следующим образом. Настоятель, с благословения владыки, командировал его на машине с водителем в Софрино за товаром – лампадками, подсвечниками, иконами и всякой другой церковной утварью. Деньги на счет были уже перечислены, и отцу Иннокентию оставалось только получить на складе все необходимое да привезти в храм. Путь не близкий – тысяча километров, но дорогу иеромонах любил и потому с радостью согласился на поездку.
Все бы ничего, да отец Сергий надумал послать подарок своему семинарскому товарищу – икону Казанской Божьей Матери, которую написал по его просьбе местный иконописец. Служил этот самый товарищ на приходе где-то возле Хотькова.
– По пути, отец, по пути, не хмурься, – напутствовал иеромонаха настоятель. – Все равно ведь в лавру поедешь, так?
Отец Иннокентий хмурился только для виду. На самом же деле был рад-радехонек. Чтобы побывать у Преподобного, он готов был заехать не только к однокашнику отца Сергия, но и туда, куда Макар телят не гонял.
– Заеду и передам в лучшем виде, – заверил он настоятеля, принимая из его рук аккуратно обернутую в чистое полотенце икону.
С этой иконой и вышло недоразумение. Приятеля отца Сергия на месте не оказалось, и пришлось посланцу везти подарок обратно. Возле Нижнего Новгорода на окружной дороге стражи порядка осмотрели машину особенно тщательно. На весь товар имелись накладные, а на икону – нет. Как ни доказывал бедный отец Иннокентий, что образ недавно написан и предназначался в подарок, бдительные сотрудники правоохранительных органов ему не поверили. И вот он сидит в прокуренном кабинете начальника отдела милиции и стучит согнутым пальцем по своему черному клобуку.
– Я бы вам, конечно, поверил, – продолжал подполковник, – можете не сомневаться. Но вот какая штука: на днях в одном из районов нашей области ограбили церковь, много икон унесли, злодеи…
Отец Иннокентий не удержался:
– Что же, вы думаете, я грабитель, что ли?!
– Доверяй, да проверяй, – многозначительно заметил милиционер и почему-то подмигнул левым глазом. – А у вас удостоверения личности нету. Не так давно, кстати, в соседнем городе, был арестован… э-э… батюшка, как оказалось, лже-священник, и знаете за что? За распространение наркотиков!
– У меня есть паспорт, – вспомнил отец Иннокентий. – И у водителя все документы имеются.
– Да-да… – Подполковник полистал какие-то бумаги. – Где вы служите-то?
– В Казанской епархии.
Страж порядка поднял голову от бумаг. Красное лицо озарилось торжествующей улыбкой.
– В Казани? – переспросил он и подмигнул на этот раз правым глазом.
– В Казанской епархии, – уточнил отец Иннокентий.
– Так вот, уважаемый, в Казани, если не ошибаюсь, татары живут.
– Ну да…
– А татары – мусульмане, так?
– Так.
– А раз так, ответьте мне, пожалуйста,
От неожиданности отец Иннокентий онемел. Милицейская логика выглядела железной. «Прикидывается, что ли?» – подумал он, но как-то не похоже было.
– Знаете, в вашем городе тоже не одни русские живут.
– Это вы к чему?
– К тому, что у вас и мусульманская мечеть есть.
– Этого я не знаю.
– А я сам видел.
Так они еще какое-то время мирно беседовали на межконфессиональные темы, а потом начальник РОВД, все же не решившись взять на себя ответственность, отправил отца Иннокентия в вышестоящую инстанцию. Дескать, пусть начальство решает, что это за птица залетела на православную нижегородскую землю из мусульманского Татарстана.
В большом современном здании управления внутренних дел было сумрачно и пустынно. Тут, конечно, сразу спорную икону осмотрел эксперт и без обиняков отпустил уставшего иеромонаха с миром, даже проводил до выхода.
– У нас сотрудники в иконописи, к сожалению, мало понимают, – сказал он виноватым тоном на прощание, – а тут недавнее ограбление храма, и вы с красивой иконой как нельзя кстати. Так что извините уж, но береженого Бог бережет!
Пришлось отцу Иннокентию еще раз в прокуренном кабинете побывать – какие-то бумаги нужно было подписать. Подполковник молча поставил автограф. Больше не подмигивал.
Вежливо откланявшись, иеромонах взялся уже было за дверную ручку, как вдруг оглянулся и, кивнув на портрет железного Феликса, проговорил с ударением:
– А Дзержинский, оказывается, наркоманом был!
– Что за чушь?! – с возмущением воскликнул подполковник, и красное лицо его побагровело.
«Как бы его удар не хватил от неожиданности!» – подумал обличитель первого чекиста страны.
– Читал. Он употреблял кокаин, – сказал отец Иннокентий и вышел из кабинета на свежий воздух.
3. Дорога к персиковому саду
Memento mori [10]
Про таких, как Изольда Петровна Кузнечикова, поэт Некрасов когда-то сказал, что «коня на скаку остановит» да еще «в горящую избу войдет». Правда, горящих изб на жизненном пути Изольды Петровны, к счастью, не встретилось, коней она тоже не останавливала, а вот мужчин – сколько угодно. Но это в прошлом, когда ей было… ну, скажем, лет тридцать или даже сорок. Теперь же годы взяли свое, и мужчины как-то незаметно исчезли из поля зрения Изольды Петровны. Всю оставшуюся энергию она направила на двух дочерей и сына. Держала их, что называется, в ежовых рукавицах. С внуками, справедливости ради надо сказать, старалась быть ласковой и кроткой.
Выглядело это неправдоподобно. И когда многопудовая бабушка, поглаживая заметные черные усики над верхней губой, ворковала над малышом протодьяконским басом: «Ах ты, мой зайчик!» – никто из взрослых в искренность слов не верил, а дети пугались и начинали реветь.
Короче говоря, Изольда Петровна была женщина властная и жизнелюбивая – настолько жизнелюбивая, что смерти не боялась вовсе. Неминуемый конец приводил ее подруг в трепет, а Изольда Петровна, участвуя в разговорах на эсхатологическую тему, что ежевечерне велись на лавочке у подъезда, только оглушительно хохотала и, хлопая тяжелой ладонью по костлявому колену соседки, говорила: