Персона царских кровей
Шрифт:
– Я плохо помню папу… – заговорила Лена, – я так надеялась, что мы сблизимся теперь, когда у меня никого больше нет… Я знаю, я на него мало похожа, но все-таки мы были родные…
– Вы, наверно, на маму похожи… – подоспела Марианна Васильевна.
– Да, конечно…
Надежда напрягла память, чтобы вспомнить первую жену Сергея. Вроде бы светленькая была, стрижка короткая… Ах да, и совершенно косметикой не пользовалась, они еще удивились, когда первый раз ее увидели…
– Я бы хотела посмотреть папины вещи… – тихо сказала Лена, – ну,
– Больше всего времени он проводил в обсерватории! – ляпнула Марианна. – Ой! – Она закрыла себе рот рукой, видны были только выпученные глаза.
– Дело в том, что там его и убили, – мягко пояснила Надежда. – Так что помещение сейчас опечатано, полиция сказала, что, возможно, там еще будут работать эксперты. И когда жена его во всем признается, то проведут следственный эксперимент, ее привезут сюда, она должна будет показать все на месте.
– Откуда вы знаете? – с вызовом спросила Марианна Васильевна.
– Так всегда делают, – кротко ответила Надежда.
На самом деле она понятия не имела, как там полагается в полиции или прокуратуре, однако какой-то вредный бесенок подзуживал ее говорить все это.
Лена вдруг уронила голову на стол и заплакала. Плечи ее вздрагивали, она глухо стонала.
– Елена Сергеевна! – Марианна бросилась к хозяйке, при этом толкнула Надеждин стул, так что он едва не опрокинулся, Надежда едва успела вскочить с места.
Марианна хлопотала над Леной, протягивала ей то стакан воды, то салфетку, то мокрое полотенце. Надежда сверху видела тонкую беззащитную шею, короткие светлые волосы… Но что это… Ей захотелось моргнуть и протереть глаза, потому что она увидела что-то странное: едва заметную темную полоску на корнях волос.
Надежда нагнулась пониже и провела рукой по мягким волосам. Так и есть, волосы крашенные светлым, а у корней уже стали проступать свои, темные.
Тут Марианна отпихнула Надежду в сторону и снова стала квохтать над молодой хозяйкой. Лена последний раз всхлипнула, села, выпила воды. Глаза ее были сухими.
– Даже слез нету, – причитала Марианна, – видно, выплакала все уже давно. Еще бы – сначала мамочка любимая померла, а теперь…
«Сейчас скажет – отец родимый», – подумала Надежда.
– Батюшка родной! – Марианна Васильевна сама прослезилась, у нее последние дни глаза были на мокром месте.
– Что-то я совсем расклеилась, – Лена мягко отвела руку Марианны и улыбнулась Надежде, – простите меня… Пожалуй и правда, давайте дом посмотрим, я отвлекусь…
Они осмотрели верхний этаж, потом спустились вниз, где находились столовая, холл и кухня. Если наверху Марианна Васильевна морщилась и просила прощения, что не убрано и заперто, то кухня – это была ее гордость, на кухне все было в полном порядке, все блестело и сверкало – сковородки, поварешки, огромная плита и масса всяческих приборов, от миксера до электрической хлеборезки.
На столе стояла большая корзинка со свежесобранной спелой клубникой, так приятно было есть ее просто
Послышался шум поднимаемых ворот и звук мотора.
«Наконец-то Белкин явился! – подумала Надежда. – Ну, хуже нет ждать да догонять!»
Она выглянула в окно и увидела на подъездной дорожке запыленный пикап.
– Ой, это Григорий Пантелеевич! – всполошилась Марианна и включила чайник.
– Кто такой Григорий Пантелеевич? – переспросила Надежда.
– Это фермер, у которого мы все молочные продукты покупаем – молоко, творог, сливки… – С этими словами Марианна Васильевна отправилась к входной двери.
Надежда вспомнила восхитительные сливки, которые Марианна подавала к кофе, чудесную сметану, которую едва ли не ножом приходилось резать, и свежайший творог и с уважением взглянула на долговязого загорелого дядечку, выбравшегося из пикапа и направившегося к крыльцу.
– Пойду я пока вещи свои разберу! – проговорила Лена и вышла из кухни.
Марианна вернулась вместе с фермером.
Григорий Пантелеевич вошел в кухню, и просторное помещение наполнилось запахом поля и хлева. Поздоровавшись с Надеждой, фермер уселся за стол.
У него было дочерна загорелое лицо человека, все свое время проводящего под открытым небом, выцветшие на солнце голубые глаза и огромные руки, которые фермер пытался спрятать под стол, потому что они казались ему неуместными в нарядной кухне.
– Григорий Пантелеевич, чашечку чаю выпьете? – осведомилась Марианна.
Она ничуть не сомневалась в положительном ответе, но такой обмен репликами, видимо, был непременной частью ритуала, предшествующего покупке молочных продуктов.
– Ой, ну что ж не выпить-то? – прогудел фермер. – Выпить-то можно… Только, извиняюсь, совсем махонькую… – Он показал пальцами, какую маленькую чашечку он выпьет.
Надежда засомневалась в том, что толстые, приученные к тяжелой крестьянской работе пальцы Григория Пантелеевича удержат такую маленькую чашку, и оказалась права: Марианна Васильевна достала из буфета пол-литровую фарфоровую посудину с красным петухом и поставила перед фермером.
– Вот, Григорий Пантелеевич, ваша любимая чашечка, вы всегда из нее пьете!..
– От, хорошая у вас чашечка! – одобрил мужчина. – Петух больно красив! Дома-то у меня, конечно, поболе… Литровая у меня дома кружечка, да только без петуха… А петух-то хорош, у меня такой был – не петух, а прямо полный генерал… или даже генерал-лейтенант!.. Он уж состарился, к курам, извиняюсь, никакого интереса не проявлял, а я его жалел, в суп не пускал, потому как очень уж красивый!
Говорил он с тем мягким, чуть певучим говором, по которому можно узнать жителя южной России. В этом говоре Надежде Николаевне послышалось гудение пчел над разогретой солнцем пасекой, скрип тележных осей и колодезного ворота.