Персональное дело
Шрифт:
– Вас считают писателем-сатириком, и не безосновательно. Если драматург – это «чревовещатель души», то что же такое сатирик?
– Я титул сатирика полностью не принимаю. Я сатирик, но и лирик тоже. История Чонкина – это история любви его и Нюры – и это главное, а силы, которые мешают им, я изобразил сатирически. Когда сталкиваешься с действительностью, то видишь, что она сатирична. Сатирик всегда подчеркивает разницу между великим и смешным. Сам по себе великий человек не видит грани, за которой он становится смешным. А сатирик видит. И сатирику достается больше всех, потому что он видит зло там, где оно еще умело рядится в добро.
– А что сегодня, по-вашему, достойно осмеяния?
– Много чего. Например,
– Вы считаете, что, живя между Россией и Германией, вы в полной мере можете уловить сегодняшнюю жизнь и понять ее?
– В полной мере никто не может ни уловить, ни понять. Тот, кто живет в Москве, не может понять, как живут в Рязани или Пензе. Мы все живем разными жизнями. Хотя я и уезжаю время от времени за границу, но когда я в Москве, я хожу в магазин и на рынок, езжу на общественном транспорте и знаю жизнь москвичей гораздо лучше тех, кто ездит по Москве с мигалками и не помнит, как выглядит метро изнутри. Я живу по личным обстоятельствам в Москве и в Мюнхене. Но душой я стопроцентно здесь, потому что тамошняя жизнь – я знаю точно – без меня обойдется, а здесь, мне кажется, я еще для чего-то нужен.
Дорожу званием честного человека Интервью, данное главному редактору «Новых Известий» Валерию Якову
Сегодня, когда писатель, публицист и художник Владимир Войнович прилетает из Германии в Москву, десятки журналистов уже не устремляются в Шереметьево, чтобы встретить известного диссидента и засыпать его вопросами. С одной стороны, вопросы теперь можно отправить и по Интернету. С другой – в стране постепенно наступают такие времена, что честные ответы писателя снова начинают казаться диссидентскими. О причинах столь странных перемен, о прогнозах на будущее и о многом из того, что остается за рамками нашей традиционной колонки «Взгляд», мы и решили побеседовать с Владимиром Войновичем, встретившись в его уютной квартире на Соколе.
– Последние наступления на олигархию, небывалая прокурорская активность, арест самого богатого россиянина породили в стране новую волну разговоров о реваншизме спецслужб, о ползучем перевороте, об атмосфере страха, который неумолимо возвращается в нашу жизнь. У вас есть прекрасная возможность оценивать эти события не только изнутри, но и из спокойного далека. Кроме того, кому уж, как не вам – шестидесятнику со стажем, судить о том, насколько обоснованы разговоры о страхе. Вы сами ощущаете хотя бы признаки такой атмосферы?
– Ощущаю. Более того, я сам ловлю себя на том, что в последние времена, прилетая в Москву, напрягаюсь, когда прохожу пограничный, таможенный контроль, любые барьеры, где стоит человек в форме. Совесть как будто чиста, ничего не украл, ничего, кроме собственной квартиры, не приватизировал, деньги в офшоре не отмывал, наркотики и оружие не везу, а на душе неуютно. Все время ожидаю какой-нибудь пакости. Я опять начинаю воспринимать служивых людей, как тех безликих граждан в штатском из советских
– Значит, разговоры о ползучем перевороте – это не просто разговоры?
– Я не знаю, можно ли считать происходящее переворотом или чем-то еще. Беда, по-моему, в том, что наше общество до сих пор не осознало, что оно собой представляет и чего хочет. Я, как вы знаете, большевиков не люблю, но они в своих действиях были логичны. Захватив власть, они сломали старый государственный аппарат, осудили проклятое прошлое, приняли новые гимн, символы и атрибуты, провозгласили какие-то цели, стали воплощать в жизнь свою утопию. У них была идея, к которой они пытались приобщить сограждан с помощью кнута, пули и пряника.
Сегодняшняя власть, конечно, лучше советской (хуже советской не бывает), но у нее в голове нет никакой направляющей идеи, никакой концепции. К каким целям мы идем? С какими символами? Страна живет с триколором, двуглавым орлом, советским гимном и красным армейским знаменем. Да при такой каше у любого нормального человека сознание замутится.
– Тем не менее это не мешает так называемой партии власти собирать голоса на выборах и преследовать единственную цель – близость к Кремлю.
– КПСС собирала голосов намного больше. Впрочем, власть КПСС окончилась лишь формально. А на деле партия разбилась на всевозможные фракции, которые теперь называются «Единая Россия», «Народная партия», «Партия жизни», «КПРФ»… Но все они дуют в одну дуду. Их разногласия – лишь видимость. Главное для них для всех – оставаться при кормушке до конца дней. Разговоры о необходимости создания сильного государства или забота о бедных для них не больше, чем патриотическая болтовня, которая ни к чему не обязывает, но очень помогает захватить место получше, урвать побольше и сохранить все это подольше. Голоса облапошенных сограждан в этом деле не более чем средство. Благо, сограждане окончательно дезориентированы. Я по этому поводу даже свой вариант текста к гимну предлагал, и там есть такие строчки: «…спустившись с вершин коммунизма, народ под флагом трехцветным, с орлом двухголовым и гимном советским шагает вразброд». По-моему, я точно отразил реальное состояние нашего общества.
– Но какая, в таком случае, национальная идея объединяет граждан в благополучной Швейцарии или в процветающей Швеции?
– В демократических странах граждан объединяют в основном не национальные идеи, а общегуманистические. К примеру, американцы такую идею выразили в Декларации независимости. Она начинается с преамбулы, в которой говорится, что все люди равны перед Богом и каждый человек имеет право на жизнь, свободу и стремление к счастью…
– На жизнь, свободу и стремление к счастью у нас тоже имеет право каждый человек. Даже сидя в зоне. И особенно это проявлялось в сталинские времена при его самой гуманной в мире Конституции.