Персональный ангел
Шрифт:
– Я делец, а не творческая личность, – мрачно сказал Абдрашидзе. – Поэтому представлять, что там чувствует какая-то баба, я не буду. С Дудниковым поговорю. А ты с этим своим, Андреевым или Сергеевым, как его там… И пусть все занимаются своими делами. Мы не можем бросить работу из-за чьих-то там эмоций…
Катерина качалась в гамаке. Она теперь целыми днями качалась в гамаке. Впервые в жизни ей не нужно было никуда спешить,
Проводив родителей, они оставались дома вдвоем с бабушкой. Две одинаковые старушки, старая и молодая.
– Ты бы кофейку попила, – говорила бабушка время от времени.
– Я не хочу пока, бабуль, – отвечала Катерина.
Она давно уже не бывала на работе. За событиями в мире тоже не следила и ни о чем не думала, хотя следовало бы, наверное, начать искать какую-то работу.
Какую? Где? Кто ее возьмет?” Кому она нужна?
Она сидела в гамаке и не отвечала на телефонные звонки сослуживцев. Сашу Андреева, приехавшего с утешениями, она выгнала. Олегу сказала, чтобы не смел являться.
Она не хотела и не могла никого видеть.
– Катюш, поезжай в Лондон, – предлагал отец. – Мы до октября в Москве пробудем, а там пустая квартира, нет никого, тихо, спокойно…
– Не хочется, папа, – отвечала Катерина. – Я пока тут полежу, а потом что-нибудь придумаю…
Вот и осень опять, думала Катерина. Год прошел.
Неужели год?
В прошлом году она тоже лежала в гамаке, ела яблоко и читала досье незнакомого, непонятного, далекого Тимофея Кольцова.
Как она тогда протестовала против этой работы! И все-таки они ее заставили, начальники. И она работала, да еще как работала…
Тимофей стал понятным и близким и самым нужным на свете. Теперь она знала о нем больше, чем кто бы то ни было.
Кто же этот человек, так расчетливо и точно добивший их обоих?
Тимофей не простит ее – кончено. И больше никогда никому не поверит. Эксперимент завершился полным провалом. Он попробовал ей доверять, а она его продала.
Катерина покачивалась в гамаке, ржавые петли поскрипывали в такт.
Продала, продала, продала…
На соседнем участке жгли опавшие листья.
Дым тянул в ее сторону. Кузьма, навалившись всем весом, грел ее ноги. Соседка уговаривала внука не лезть в костер.
На крыльце показалась бабушка. Катерина медленно поднялась и пошла вдоль забора в глубь участка.
Не видеть, не разговаривать, не отвечать на вопросы. Еще чуть-чуть, а там как-нибудь…
– Катя! – позвала бабушка. – Катя!
Не отвечая, Катерина ускорила шаги.
Ей нужен только этот день, полный солнца и горького запаха дыма. Ей нужны только столетние липы, у которых такие приятные шершавые стволы. Ей нужен покой.
Ей совсем не нужны люди. Ни близкие, ни дальние – никакие. Ей нужно побыть одной. Почему они этого не понимают?
Тимофей
Наверное, в последний раз перед выборами он заедет в свою московскую квартиру, чтобы потом долго в нее не возвращаться.
– Помедленнее, – сказал он водителю. Ему совсем не хотелось домой.
Для того чтобы чем-нибудь заниматься, он читал документы, которые ему сегодня привезли из Питера. Он покупал еще один завод.
Во всем этом не было никакого смысла. Ну, еще один завод. Ну, выборы. Он победит, он совершенно в этом уверен. И что потом?
Тимофей перелистнул страницу с такой силой, что порвалась дорогая финская бумага. Какая-то душная ярость поднималась в нем, и он был даже рад этому. Все-таки лучше, чем замороженное рыбье состояние.
Странно, но в итоге всех событий ничего особенного не произошло.
Информация о его детстве, которой он так боялся, прошла почти незамеченной. То ли ей не придали никакого значения, то ли сработала “дымовая шашка”, заслонившая все остальное. О покушении на него писали столько, сколько ни о каких других событиях, происходивших в его. жизни.
Абдрашидзе обмолвился как-то, что “дымовую шашку” придумала Катерина. Тимофей ничего не хотел слышать о Катерине.
– Приехали, Тимофей Ильич! – негромко проинформировал его Леша.
Тимофей взглянул в окно. Машины стояли возле его дома, и, видимо, уже давно. Когда он в последний раз смотрел в окно, было сухо, а сейчас нудный дождик тонкими струйками бежал по стеклам.
Кольцов тяжело выбрался из джипа и пошел к подъезду. Охранники рыскали вокруг него, как доберманы.
У дверей квартиры он задержался, как всегда, кивком отпуская охрану.
– Поговорить бы, Тимофей Ильич, – вдруг с просительной интонацией произнес Леша и оглянулся на Диму с Андреем.
– Зарплата, что ли, не устраивает? – поднял брови Тимофей. Он не хотел ни с кем и ни о чем говорить.
– Все устраивает, – твердо ответил Леша, выдерживая его взгляд. – Поговорить бы, Тимофей Ильич…
– Ну, заходи, – грубо предложил Тимофей. – Долго говорить-то будем?
– Минуту, – все так же твердо сказал Леша, входя за ним в огромную пустую квартиру. Тимофей, пошарив рукой, зажег свет. Одной кнопкой свет зажигался везде, даже в далекой кухне.
– Ну?
Он не хотел звать его в квартиру, предчувствуя, о чем будет разговор.
– Тимофей Ильич, – сказал Леша. – Не прав наш Дудников. Ошибся. Нужно исправить.
– До завтра, – проговорил Тимофей, отворачиваясь.
– Нет, Тимофей Ильич! – Леша шагнул от двери. – Я не уйду. Я боевой офицер и ничего не боюсь. Я знаю, что он не прав. Мы все знаем. Я дал мужикам слово, что с вами поговорю.
Сжатая до размеров булавочной головки вселенная внутри у Тимофея начала тяжело пульсировать, стремительно набирая темп.