Персонных дел мастер
Шрифт:
— Опять нам прошибать своими лбами дорогу гвардейцам! — ворчал Торстенстон: Но в глубине души был доволен. Его ниландцы шли на острие атаки, а в случае виктории графа Торстенстона несомненно ожидал долгожданный генеральский чин.
Никита, вместе с другими солдатами и офицерами, с тревогой смотрел, как шведы сдваивали ряды перед их полком. В этот миг Бартенев, горяча лошадь, промчался перед фронтом полка, крикнул звонко:
— Новгородцы! Помните, как ваши предки били шведа при Александре Невском!
И тотчас позади, на валах русского вагенбурга, надсадно ухнули тяжелые орудия и ядра чугунными мячиками запрыгали навстречу шведам
— Недолет! — сердито пробурчал Фрол Медведев, стоявший рядом с Никитой,— Вечно эти пушкари торопятся!
Однако второй залп тяжелых русских орудий был точен. Десятки шведских гренадер упали. Видны стали бреши в ровных шеренгах шведов. Но испытанные шведские солдаты тотчас сомкнули ряды, и под нарастающий рокот барабанов и тоскливое, как зубная боль, пение флейт и гобоев шведская колонна, словно хорошо отлаженный механизм, продолжала надвигаться на новгородцев.
В этот момент ударили картечью русские полковые орудия. Действие их было поистине опустошительное. Особенно сильный огонь был на участке, где стояла русская гвардия: преображенцы и семеновцы имели целый дивизион своих полковых пушек. Наступавший на этом участке кальмарский полк был уничтожен почти полностью. То же самое было и с упландским полком. Завидя это, именно сюда, в самое пекло артиллерийского огня русских, Карл и приказал нести свои носилки, дабы воодушевить солдат. Королевские драбанты подняли носилки на руках и внесли их в шведскую линию.
— Шведы, помните Нарву! — громко взывал король, обращаясь к уцелевшим солдатам и офицерам.
В это время раздался второй залп. Русское ядро угодило в центр кучки драбантов, убило несколько человек и раздробило королевские носилки. Карл упал, но был тут же поднят верными телохранителями и усажен на лошадь. Однако по армии, шедшей в атаку и видевшей, как упали носилки, мгновенно пролетел слух, что король убит. За кого же было теперь сражаться? Ведь шведские солдаты, давно оторванные от своей Родины, сражались, в сущности, не за Швецию, сражались за своего короля! Вот отчего падение королевских носилок вызвало общее замешательство, особенно в тех полках, которые самолично видели, как упали носилки с королем.
Однако на правом фланге шведской пехоты падение королевских носилок прошло незамеченным. К тому же именно здесь против полка новгородцев действовала единственная батарея шведов. В ответ на русскую картечь шведские артиллеристы быстро и ловко сняли свои орудия с передков, развернули, навели, и шведские пушки дружно ударили по новгородцам. Десятки солдат-новгородцев были сражены этим залпом, и рекруты тут бы не выдержали — побежали. Однако солдаты-ветераны, побывавшие и под Фрауштадтом и Ильменау, дравшиеся в Польше и Германии, угрюмо смыкали ряды над убитыми и ранеными (тех скоро уносили за вторую линию, в лагерь) и продолжали стоять как стена.
— Какие это новобранцы, фельдмаршал, ежели так крепко стоят под картечью? — сердито обратился Торстенстон к Рёншильду, прискакавшему лично руководить прорывом.
— Атакуйте их, граф, и увидите: они побегут, как зайцы! — Рёншильд решительно махнул рукой.
Но русские опередили. Вдруг вся русская армия, повинуясь единому приказу, с распущенными знаменами двинулась навстречу шведам. Холодно поблескивала щетина русских трехгранных штыков, впервые прошедших славное испытание под Полтавой. Но и шведы были как раз той единственной армией в Европе, которая славилась своими штыковыми атаками! Новгородскому
— В чем дело, граф? Отчего вы не смогли разогнать это сермяжное войско? — подскакал к Торстенстону раздраженный Рёншильд.
Граф был сбит с коня, при падении получил контузию, но все-таки соображал и ответил связно:
— Это не новобранцы, фельдмаршал. Иных я даже узнал в лицо. Эти солдаты дрались со мной еще под Рэнсдорфом! — Граф не преувеличивал. Он и в самом деле узнал Петьку Удальцова, налетевшего на него сбоку и выбившего его из седла. Он помнил вытаращенные глаза этого драгуна, от которого он, граф Торстенстон, вынужден был в горящем Рэнсдорфе спасаться, перепрыгивая через сточную канаву.
— Все одно, поздно менять диспозицию, граф! — отмахнулся Рёншильд.— Отодвиньте остатки ваших ниландцев. Гвардия, вперед!
Шведская батарея дала еще один картечный залп, и снова десятки новгородцев легли навечно в сухую полтавскую землю. А на остатки первого батальона двинулся самый блестящий полк шведской армии — гвардия. Гвардейцы наступали по всем правилам регулярного боя. Подойдя на дистанцию, произвели четырехкратный залп. Русские слабо отвечали.
Густой пороховой дым затянул место схватки. В этот момент первый батальон соседнего полка, перед которым остановился неприятель, приняв выдвинувшихся вперед новгородцев за шведов (в густом пороховом дыму дерюги новгородцев и впрямь выглядели синими, как шведские мундиры), дал залп им в спину. И тотчас среди солдат раздался тот самый страшный на войне крик: «Обошли!», — который действует на самых испытанных воинов. Первый батальон новгородцев сразу попятился, и шведская гвардия вломилась в русскую линию. Стоя у знамени в двухстах метрах от места схватки, Никита ясно видел, как упал Бартенев, как, окруженный шведами, отчаянно отбивался Петька Удальцов (его-таки сбили с коня). А шведы, пройдя на штыках сквозь первый батальон, дружно шли на второй.
— Да что ж мы-то стоим! — вырвалось у Никиты.
В этот миг к знамени подскакал Петр. Он кинулся в
самую гущу баталии, понимая, что, ежели сейчас швед разорвет линию и отсечет левое крыло, весь ход сражения может перемениться.
Великие полководцы умеют, должно, выбирать решительное место и решительный' час битвы. Сумел найти свой час под Полтавой и русский царь. Его огромная фигура вынырнула из порохового дыма, и Петр нежданно рявкнул над самым ухом Никиты:
— Вперед, ребята! Выручай своих!
Обнажив кавалерийский палаш, скорее похожий на старинный меч, Петр сам повел в атаку второй батальон новгородцев. Шведы в него первого целили. Ведь Петр был впереди всех, такой огромный, верхом на лошади. Одна пуля попала в его седло, другая сбила шляпу, третья, царапнув заветный медальон, угодила в крест, висевший у Петра на шее (крест тот был старинный, привезенный еще Софьей Палеолог в подарок Ивану III, и, по преданию, принадлежал когда-то римскому императору Константину Великому: отсюда и его название — Константинов крест).