Персоны нон грата и грата
Шрифт:
— О-па! — сказал высокий, раскинув руки. — А ну иди сюда, птенчик. А ты, парень, дуй отсюда, пока живой.
Я инстинктивно попятилась.
— Держи ее!
Но второй не бросился на меня, нет, — он остался стоять, где стоял. Похоже, он и сам не ожидал такого поворота.
Ветер донес удушливую волну перегара.
Дальше события разворачивались стремительно. Лифшиц бросился на старшего, с налета толкнул и поставил подножку. Служивый упал, ударившись виском о корень. Я поняла это по стуку. Убился! — подумала
— Бежим! — крикнул Сашка, и мы понеслись со всех ног.
— Догоню — у-убью, суки! — набирая обороты, доносилась вслед нецензурная брань.
Все произошло так быстро — я даже испугаться не успела. Мы летели, как на олимпийском забеге, не разбирая дороги, по лужам, по корням, по грязи. Сердце ухало в горле, в боку кололо, под ребра больно била бутылка лимонада, которую я сдуру положила во внутренний карман. Погони, кажется, не было.
— Что я говорил! — на бегу повторял Лифчик. — Шнурки надо завязывать! Поняла теперь?
— Больше не могу, бок болит, — взмолилась я. — Они за нами не побежали. Давай пойдем быстрым шагом.
— А если догонят? До фермы немного осталось, туда уже не сунутся. Там люди.
— Не могу-у…
— Руку давай. — Я протянула руку, и Лифшиц потащил меня за собой.
Последний километр дался непросто. На околице, как подкошенная, я рухнула на поваленную сосну. Сашка чувствовал себя куда лучше, пробежка почти не сказалась на нем, вот что значит спортсмен. Нисколько не стесняясь, он расстегнул мою куртку, вытащил из-за пазухи «Буратино», открыл перочинным ножом и жадно стал пить.
— Хорошо, что оставили.
— Я тоже хочу.
— Надо идти, — сказал Сашка. — Теперь уже недалеко.
— Может, здесь переночуем, у тети Лиды?
— Меня мать убьет.
— Меня, наверно, тоже… Пошли.
— Не говори никому про солдат, — попросил Сашка.
— Это беглые были?
— Да нет, эти в самоволку ушли. От них вином воняло — у беглых откуда вино? Они овощи на огородах воруют, грибы собирают в лесу, — Сашка замолк, а потом стал насвистывать мелодию из «Шербурских зонтиков».
Беглецы часто нарушали покой Лесной Дороги: вокруг находилось несколько гарнизонов. В прошлом году на поляну за школой даже вертолет прилетал — ловили трех рядовых. Они были вооружены, и нас до вечера не выпускали из школы. От нечего делать мы всем классом прилипли к окну и по перемещению фигур на опушке пытались угадать ход событий. Но на боевик было мало похоже: ни выстрелов, ни погони. Зажатые в кольцо оцепления, солдаты сдались, и вертолет улетел.
От фермы до дома было рукой подать — километра два, но мне показалось, что мы идем уже целую вечность — идем, идем и никак не дойдем. Но вот лес стал редеть, сквозь просветы между стволов показались огни, послышался лай собак. Мы приближались к поселку. Там нас уже искали.
—
Навстречу двигалась группа людей. Фонари разрезали тьму. Я различила папу с бабушкой и поняла, что мне капец.
— Где вы были?!
— Гуляли.
— Время час ночи! Где гуляли? В лесу?
— За школой. Мы книжки смотрели…
— Какие книжки?
— Макулатуру.
— Макулатуру в воскресенье увезли! Не ври, вас видели, как вы из леса вышли, — и папа пребольно влепил подзатыльник. — Домой придем, ты у меня попляшешь!
— Все! Никакого театра! Никакого дня рождения! Никаких гостей! Мала еще с парнями по лесам шляться! — подливала масла в огонь бабушка Героида.
— Еще раз вместе увижу, выдеру как сидорову козу! — папу было не остановить. — Распишу как бог черепаху! А к парню у меня отдельный разговор.
— Н-ну? — с вызовом сказал Лифшиц.
Но тут подскочила его мама, схватила Сашку за руку и потащила прочь со двора.
— Пусти!
— Пойдем-пойдем-пойдем, дома поговорим, — я успела удивиться тому, что моего супермена так запросто взяли и увели, словно карапуза.
— Они, между прочим, за одной партой сидят, — вдруг вспомнила Героида. У меня упало сердце. — Завтра же пойду скажу, чтоб рассадили. У, сволочь! Завел девочку в лес на ночь глядя. Что вы там делали? — снова накинулась она на меня.
— Огни смотреть ходили, — пролепетала я.
— Какие еще огни?
— Ведьмины…
— Что значит — ведьмины?!
— Так в книжке было написано.
— Вот я тебе покажу огни! Отвечай, чем вы там занимались?
— Ничем…
— Вы целовались?
— Нет… — сказала я, а сама подумала, что напрасно мы не поцеловались, ну хотя бы разочек. Эх, счастье было так близко.
— Точно?
— Точно, — вздохнула я.
— Смотри у меня! — смягчившись, все же пригрозила бабушка.
Назавтра нас рассадили. К Лифшицу сел ботаник Сережа Карпухин, а меня вернули на заднюю парту к Таньке.
Два дня я ходила и ныла, ну почему мне нельзя с ним дружить? Не такой уж он и плохой, первое место привез с «Веселых стартов». И по математике у него пятерка… и по ботанике…
И тут бабушка произнесла непонятную странную фразу:
— Потому что мы антисемиты!
— А что значит антисемиты? — спросила я.
— Это значит, мы против евреев, — отчеканила бабушка.
Кто такие евреи, я знала.
«Ну что же ты, Сашка, — с сожалением думала я, — был бы хотя бы цыганом!» И тут мне в голову пришла спасительная мысль: а Клейманы?! Наши соседи сверху, с пятого этажа? Это были родственники известного актера Гафта. Бабушка, когда приезжала, с ними очень дружила. Фамилия соседей произносилась по десять раз на дню, и всегда с большим пиететом: «а вот Клейманы…», «а у Клейманов…» и тэ дэ.