Перст судьбы
Шрифт:
Велемила слушала с напряженным вниманием, примеривая все услышанное на себя, будто речь шла о ее собственном обручении — не с Вестмаром, конечно, но с его ближайшим родичем. Все это имело такое же значение и для них со Стейном. Разумеется, Вестмар успел заслужить большее уважение и раздобыть больше богатства, чем его молодой племянник, но и Велемила, третья дочь Милорады, ценилась не так высоко, как старшая, первородная носительница благословения. Ладожская старейшина нашла род Вестмара вполне достойным, и Велемила так этому обрадовалась, будто это решение и ей обещало счастливое будущее. А обрадовавшись, впервые осознала, что невольно, в глубине души, начала видеть свое будущее связанным со Стейном. «А Вольга как же?» — одернула она сама себя. И сама же себе ответила: а что — Вольга? Не очень-то он спешит на ней жениться, может, так и не соберется никогда! Велемила
Происхождение Яромилы давало ее мужу большие права на власть и влияние в ладожской округе, и недаром же Вышеслав словенский еще лет семь назад чуть ли не ратью шел, пытаясь высватать ее для кого-нибудь из своей семьи. Но делиться властью, осознав ее возможности, Домагость не спешил. Поэтому равный жених для Яромилы стал бы для него опасным соперником. А Вестмар — в самый раз, достаточно хорош, чтобы этот брак их не опозорил, но чужак весомого голоса на вече никогда иметь не будет. Да его просто боги послали!
К тому же была еще одна немаловажная причина, по которой Домагость охотно поддержал сватовство. Успех зимнего похода на чудь перевернул Ладогу, пиры и гулянья на Ладин велик-день, сразу после возвращения дружины, шли чуть ли не две пятерицы. Добычи привезли много: драгоценные меха и шкуры попроще, скот, пленных, запасы меда и воска в головах, называемых по-чудски словом «пи». Семьям погибших выделили часть, как если бы те провели весь поход до конца и участвовали в приобретении всей добычи. Заложников раздали по домам, сопровождая, как правило, коровой, или парой овец, или лошадью, или рабом. Самых знатных пленников воеводы поделили между собой. Даже после распределения добычи между дружиной на руках у Велема, Вестмара, Хрёрека, Святобора и других старейшин, получивших десятую часть привезенного, остались весьма значительные богатства, и теперь ими нужно было распорядиться.
Хрёрек первым объявил, как он собирается использовать свои средства. Во-первых, он поднес Велему то, что тот хотел получить: двух молодых рабынь и двух коров, а взамен Велем согласился устроить обручение Хакона с Дарфине, которая остаток зимы жила в семье Домагостя как свободная женщина. На Ладин велик-день справили свадьбу. Но везти молодую невестку, как обещал когда-то, к матери в Коннахт Хрёрек не спешил. У него появились более неотложные заботы.
— Как только мы появимся с нашими мехами на торгах, об этом немедленно узнают везде, от Бретланда до Серкланда, — объяснял он ладожским старейшинам во время священных пиров, пока Селяня и другие парни плясали в медвежьих шкурах у костра на Дивинце, ловили визжащих девушек и швыряли в подтаявшие серые сугробы. — А как только люди узнают, что здесь появилась возможность добыть богатство, так немедленно появятся желающие участвовать в дележе. Короче говоря, уже этим летом мы увидим здесь еще трех таких же Иггвальдов, как ваш старый знакомый, а то и больше. Чтобы дать им достойный отпор, нужно иметь под рукой сильную дружину, и желательно на кораблях, чтобы встречать гостей еще в Альдоге или в Карьяльских заливах. У вас, я знаю, есть возможность набрать дружину, но и численности ее, и выучки может не хватить, да и вооружение значит очень много. Вы сами понимаете, что сражаться с финнами в их лесной глуши, имея десятикратное превосходство в силах, — это одно, а биться с отлично вооруженными и имеющими большой опыт грабежей и захватов викингами — совсем другое. Иггвальд сын Хали, между нами говоря, был просто наглец, который полез в Альдейгью потому, что у него не хватало сил на более серьезные дела и более могучие вожди пинком вышвырнули его из Бретланда. Да разве четыре корабля — это войско? Иные конунги на Западном Пути набирают уже и по двести кораблей! Сюда они не идут только потому, что столько народу им нечем будет вознаградить за поход, здесь ведь не Франкия. Но возрастет приманка — и сюда явятся более крупные хищники. Нам нужно иметь средства защититься от них.
— Это все верно, но где людей брать? — отвечал ему Домагость. — Зимой, допустим, вместо лова в поход можно пойти, и то не все захотят — там же убивают. Но русь летом приходит, а летом людям пахать надо, за скотиной ходить, лодьи торговые через пороги водить, железо ковать, всякие работы работать…
— Разумеется, я не имею в виду жителей твоей округи. Я предлагаю нанять дружину из северных людей на двух-трех кораблях.
— Это во
Старейшины зашумели. Эта мысль уже не раз являлась им в головы, но средств таких не было.
— Наем дружины я возьму на себя! — перекрикивая всех, заверил Хрёрек. — Я сейчас же, как только сойдет лед, отправлюсь на Готланд и наберу там людей. Все первоначальные расходы на вооружение, снаряжение, покупку кораблей и прочего я тоже возьму на себя. А мы с вами должны обсудить ежегодную плату, которую вы будете давать мне и моей дружине.
Поднялся шум, разноголосый крик и говор. Иные, особенно Творинег и дед Путеня, решительно отказывались признавать нужность наемной варяжской дружины.
— Забыли Люта Кровавого, еще одного змея лютого себе на шею навязать хотите! — кричал дед Путеня.
— Так это же совсем иное дело! — убеждал его Домагость. — Мы же им серебром платить будем!
— Пусти их только — не серебром, а кровью они с нас плату возьмут!
Об этом было много разговоров, крика и споров чуть ли не до драки. Тяжелые времена свейского владычества ладожане помнили хорошо, и страшно было самим пускать к себе сильную дружину да еще давать серебро на ее содержание! Но отказ от нее грозил еще большими бедами. Взятую добычу нужно было охранять, нужно было и обеспечить себе возможность удерживать завоеванное, а для этого как раз требовалась дружина. Хрёрек был прав: едва на северных морях узнают, что вик Альдейгья поднял голову и в нем снова завелись меха и серебро, как появятся охотники до чужого добра, и уже не на четырех кораблях. Поколение, помнившее времена свейского конунга Ерика, уже наполовину вымерло, но набег Иггвальда состоялся всего три года тому назад, и никто не забыл, как тяжело тогда досталась победа. Мало было в Ладоге семей, которые не носили по весне жертвенные дары на свежие могилы своих мужей и сыновей, павших в той битве возле устья Ладожки, и еще валялись по кустам угли от клетей, сожженных в тот день. Клети Домагость живо отстроил новые, но сына и племянников воеводе никто не вернул.
— Сами мы за себя постоим! — твердил старейшина Честомил. — Ты, Доманя, воевода или ворона старая? Если у самого больше мощи нет, так мы другого кого кликнем! А русь, будто сам не знаешь — где она пройдет, там куры три года не несутся!
— Сами мы повоевали уже! — отвечал Домагость, оскорбленный сравнением со старой вороной. — Тебе напомнить, Честомиле, кого из твоего сродья потом на краду положили? Или у тебя сыновья несчитаны? Или ты их из глины лепишь? Я воевода, я тебе и по головам перечесть могу, скольких мы после Игволода схоронили, сколько из чудского похода не вернулось. И так теперь каждый год будет! Всех, что ли, схороним, чтобы вместо Ладоги пустырь остался? Хорошо же ты за родное место радеешь! Нет уж, лучше мы мехами и серебром заплатим, чем сынами, кровью своей родной, а кровь пусть варяги проливают. Одних перебьют — других наберем, а серебро то же самое!
И в этом он был прав: нанять новую дружину взамен павшей гораздо проще, чем вырастить новых сыновей. А средства для найма должна обеспечить эта же самая дружина.
Шума было много, но когда в конце концов созвали вече, Домагость и его сторонники одержали верх. Средства требовались немалые: по семидесяти гривен в год на каждый корабль с дружиной в пятьдесят человек. Много было недовольных: сбор этих средств был разложен на всех ладожан, а прибыль от походов доставалась не каждому. Но опасность в связи с этим грозила всем без исключения, поэтому пришлось смириться.
— А у кого с кунами небогато, тот передайся ко мне! — кричал Велем, призывно размахивая шапкой. — В это лето снова на Корсунь иду, кто со мной — тот без шелягов не останется!
И немедленно был окружен толпой мужиков и парней. Многие сообразили, что вступать в воеводскую дружину и участвовать в торговых походах гораздо прибыльнее, чем тягать сети из Волхова или пахать тощую каменистую землю.
Но Домагость не хотел отпускать сына.
— А если чудь наша, поборами обиженная, летом соберется да на нас пойдет? — говорил он Велему дома, с глазу на глаз. — У нас ведь пойгов и марьятток [43] чуть не сорок голов полонено! Отцы ведь возьмут да придут за ними, не заблудятся в родных лесах. А мы что? Под лавкой схоронимся? Нет, сыне, нельзя тебе сейчас из Ладоги уходить и дружину уводить. Пока Хрюрик свои корабли не привел, ты уж сам нас оборони.
43
То есть парней и девушек.