Перстень Иуды
Шрифт:
До Петра дошло, что он попал к лихим людям, о которых часто говорили дядька Колька с отцом, и что сейчас ему запросто могут порезать лицо крест-накрест, а то и вообще убить. Но он не испугался, наоборот, тело наполнилось какой-то недоброй, вызывающей силой, которая могла сокрушить все вокруг.
– Закон первый: без денег играть не садись!
Скок поднялся из-за стола и какой-то то ли вихляющей, то ли танцующей походкой направился к нему.
– Закон второй: проигрался – отдай! Не отдал – перо в бок!
Петр тоже встал. Был он на голову выше Скока и в свои семнадцать
Он шагнул навстречу и, не говоря ни слова, стремительно ударил с левой Скока в скулу. Перстень хищно впился в неестественно бледное лицо, струей брызнула кровь. Скок отлетел к стене, ударился головой и медленно сполз на пол. Софья завизжала. Но Петр уже вошел в раж. Он отбросил стул, подскочил, сапогом выбил финку из вялой руки и по инерции пнул Скока ногой в бок – раз, второй, третий…
– Стой, сучара, завалю!
Он обернулся и увидел, что Гном целится ему в лицо из нагана. По бешеному взгляду было ясно: это не шутки, сейчас выстрелит!
– Все, замнем для ясности! – спокойно сказал Петр. Наклонился, поднял финку и изо всей силы вогнал ее в стол. Тусклый клинок сломался, а его ладонь залилась кровью.
Через полчаса ситуация в доме Софьи как-то определилась, и страсти немного улеглись. Игнат перетащил Скока на кровать, уложил на высокие подушки. Тот прижимал окровавленный платок к лицу, хрипел, матерился и клялся, что вот прямо сейчас «порвет фраерка на части».
Петр сидел в углу комнаты на высоком табурете, и Софья нежно бинтовала ему руку.
Гном мрачно допивал самогон, напряженно думая о чем-то, как будто решая в уме сложную задачу. Наган лежал на столе, под рукой. И это, как понимал Петр, был плохой признак. Но ему на все признаки было наплевать. Сейчас он никого не боялся и ничего не страшился. Душа с вас вон! Будь что будет!
Наконец Гном принял решение и ударил кулаком по столу.
– Глохни, Скок! Дома свою бабу пугать будешь, а сейчас разбор слушай!
Он говорил негромко, но властно, как человек, который привык, что его слушают и слышат.
– Тебе, дураку, пора усвоить, – вожак бросил холодный взгляд на курчавого, – не надо зря хвататься за перо, а если уж взялся… Сам виноват, короче! Если хочешь счеты сводить – это твое личное дело! Нас оно не касается!
– Я ему сведу! – грозно пообещал Петр. – Живо башку отшибу!
Оставшийся без поддержки Скок промолчал.
– А ты, как тебя, Седой? – перевел взгляд Гном. – С виду ты вроде фрайер, но уж больно лихо на перо попер, да и Скока завалил привычно… Ты, случаем, не из наших? Не свойский [25] ?
25
«Свойский» – связанный с преступным миром (устаревшее).
Петр не понял вопроса,
– Не, Гном, я его с малолетства знаю, вся жизнь на виду! Чистый [26] он – батя рыбалит, дядька на базаре торгует, он в Ростов рыбу возил. С «деловыми» никогда не знался. Сегодня первый день как в город приехал. А колотушка у него и впрямь хорошая!
– Я тебя о чем-то спрашивал?! – зло зыркнул вожак. – Куда ты лезешь поперек батьки в пекло? Колотушка, дядька… Тебе вопрос еще впереди!
– Да я ничего, как скажешь, – стушевался Игнат.
26
«Чистый» – не имеющий отношения к криминалу (устаревшее).
– Так вот, Седой, заруби на носу – не садись за игру без монеты! – напористо сказал Гном и презрительно скривил губы. – Вообще, деревня, знай свое место. Только приехал, а уже шухер устроил, честного вора Скока искалечил не по делу, долг не отдал! Запомни, карточный долг – дело святое, за него тебя где угодно на пики поставят, кишки вмиг выпустят и на сук намотают!
Петр покаянно опустил голову. Только теперь до него стало доходить, в какую историю он влип.
А Гном продолжал разбор:
– С тебя, Пыжик, спрос особый: кого привел на хавиру?! По какому праву засветил кодлу? У меня спросил? Может, ты здесь за пахана? Может, на мое место сядешь?!
Игнат побледнел.
– Гном, я не думал… Петруха, он же свой… Мы же с ним… Он же со мной…
– Вот и опять ты базаришь без разрешения. Меня перебиваешь. А ведь мне на твое мнение наплевать! Сиди, сопи в две дырки и мои слова не ушами, а сердцем слушай!
Вожак повернулся к Софье.
– Теперь ты, кошелка лажовая! В доме чужой, а герань как стояла за занавеской, так и стоит! А если здесь не фраер беспонтовый, а легавые засаду устроили?! Спалить нас хочешь?! Бутылку увидела – все позабыла! Убью, метла поганая!
Софья с виноватым видом принялась убирать посуду и бутылки, выносить в холодные сени остатки еды.
Гном молча крутил на столе наган, и прерывать наступившую паузу никто не собирался. Томительно текли минуты.
– А ну-ка, скажи мне, Седой…
– Почему Седой? – возмутился Петр. – У меня, между прочим, имя есть.
– Между ногами у тебя яйца есть! А имя твое мне сто лет не надо. Нет у тебя больше имени! Теперь ты Седой. Кликуха такая, мною даденная. А я тебя окрестил, как поп. Ясно?
Чуть помедлив, Петр кивнул.
– Так зачем ты в Ростов приехал из своей Гниловской?
– Учиться.
– Это хорошо, – усмехнулся Гном. – Я твоим учителем стану. А науку нашу постигнешь, красиво жить начнешь. «Капуста» будет, марухи полюбят, блатные зауважают. Ты парень, гляжу, резвый, пригодишься. Тем более, ты в обязаловке: карточный долг отработать должен.
– Заработаю и отдам, – упрямо поправил Петр. Но Гном не обратил внимания на это исправление.
– Правильно. Завтра заработаешь, завтра и отдашь.