Перстень Калиостро

Александрова Наталья Николаевна

– А как фотография оказалась в альбоме бабы Вари?

– Тебе такой адрес – улица Марата, дом восемь, квартира восемь – ни о чем не говорит?

– Так это же адрес свекрови. Дом тот же, только у нее квартира пять, а это восемь, то есть в той же парадной на четвертом этаже.

– Это домашний адрес Шпикача, он там жил до ареста. Может, ты его даже видела. Кстати, когда вы переезжали?

– Пять лет назад, в апреле, а точно не помню.

– Вот в это время он положил в альбом фотографию, очевидно, от кого-то скрываясь. Зачем он убил свою любовницу, этого я не знаю, может, они из-за этой карточки

и поссорились, потому что в убийство из ревности не очень-то верится. Шпикача ловят на месте преступления и сажают на пять лет. Тут все сходится: проходит пять лет, он выходит на свободу и отправляется на поиски своей фотографии: по-видимому, она все еще представляет интерес, как инструмент шантажа. Он ищет в твоей квартире альбом. Поэтому перстень оставляет без внимания. Но тут происходит действительно случайное совпадение: пока он хозяйничает в твоей квартире, туда же вламывается рыжий незнакомец, на этот раз за перстнем. Но рыжему не повезло: Шпикач убил его и убежал, не найдя альбома, которого в тот раз – тоже случайно – в квартире не было, он был у моей тетки. Вот так, мне кажется, развивались события.

– Но тот, кто приходил ко мне и назвался Андреем, – это ведь не он?

– Разумеется, это не Шпикач, адвокат мне его описал, да и по возрасту Шпикач гораздо старше. Но это может быть его сообщник, поэтому он так спокойно и пришел в квартиру. Про него я тоже выясню.

До меня наконец дошла вся серьезность ситуации, и я жутко испугалась за Лешку.

Два дня прошли в сонном забытьи. На улице шел дождь, и я всего один раз вышла ненадолго за хлебом. Остальное время мы с Лешкой пили чай, слушали музыку и играли в перстень. На третий день с утра к нам заглянула Тамара Васильевна.

– Вы живы ли? А то я не слышу даже, как вы ходите. Ты, Маша, бледная. Болит что-нибудь?

– Все болит, – вздохнула я, – прямо как у старухи.

Я тут же устыдилась: ведь Тамаре Васильевне за семьдесят, но она не обиделась.

– Отдохнуть бы тебе надо, – сочувственно произнесла она, – в санаторий хорошо бы. Если солнце на тебя плохо действует, то в среднюю полосу, в Старую Руссу, например.

– Откуда деньги на путевку? – Я пожала плечами. – На еду-то не зарабатываю.

– Вот поэтому я и пришла, – оживилась Тамара. – Ты не подумай, что я вмешиваюсь, но ведь тебе нужна работа? Так вот, звонила мне тут одна женщина, старая приятельница. Давно мы с ней не виделись, а тут вдруг созвонились. И к слову так она и говорит, что в один дом нужна домработница.

Видя, что я сделала протестующий жест, Тамара зачастила:

– Я, конечно, понимаю, в каком ты состоянии, но там не надо ничего особенного делать. Живет там одинокий человек, инвалид. У него есть какая-то дальняя родственница, она приходит проведать и покормить его, а тебе только надо будет раз в три дня прибрать немного да постирать.

– А инвалид какой – лежачий? – с опаской спросила я.

– Да нет, он вообще-то ходит, – Тамара замялась, – но несколько лет назад он попал в аварию, и теперь у него что-то с головой.

– Псих, что ли? Этого только не хватало!

– Да не то чтобы псих, но не буйный, – ответила Тамара Васильевна, не замечая, что логика в ее рассуждении хромает. – В общем, мое дело предложить, если надумаешь, скажи мне, я твой телефон дам этой родственнице инвалида,

она сама позвонит. Но учти: платить там будут неплохо, а ты всего раз в три дня пойдешь туда на несколько часов, а Лешенька пока у меня побудет.

– Тамара Васильевна, не подумайте, что я неблагодарная, но вы мои физические возможности знаете: от ветра ведь качает.

– Надо брать себя в руки, – строго сказала Тамара. – Из дому почаще выходить. Пока сама себя не преодолеешь, не поправишься.

Железные эти старики. Конечно, они и войну пережили, и блокаду, и послевоенный голод. У них был естественный отбор, слабые еще тогда вымерли. Но в одном Тамара права: надо брать себя в руки.

Андрей позвонил через три дня, сказал, что фотографии музей пока не отдал. И что он очень извиняется.

– Хорошо, я подожду, – ответила я спокойно.

Он помялся немного, чувствовалось, что он хочет что-то сказать, но не решается.

– Понимаете, – начал он, – они там спрашивают, не знаю ли чего-нибудь, ну, из бабушкиной жизни, ее воспоминания, а я, признаться, не очень-то помню ее рассказы.

Понятно, куда он клонит. Хочет опять прийти. Если снова позвать Надежду, он может что-то заподозрить. Ладно, рискнем, тем более что Надежда Николаевна позвонила мне вчера и сказала, что, как это ни странно, по всему выходит, что Андрей настоящий бабушкин внук, что она, получив от моей свекрови телефон квартиры, где проживала покойная Ольга Павловна, позвонила туда и выяснила, что старуха действительно умерла два месяца назад, что ухаживали за ней дочка Аля и внук Андрей и что после смерти Ольги Павловны комнату они продали этим же соседям. Так что фотография Андрею не нужна, и пришел он и впрямь по своему делу.

От этого разговора у меня стало почему-то легче на душе, и к приходу Андрея я даже купила к чаю кокосовое печенье. Но Андрей пришел с огромным тортом, который назывался «Маскарад», при виде его Лешка испустил боевой клич индейцев племени кечуа. Они удалились в маленькую комнату, откуда слышались возня и визг. Потом мы пили чай, и я добросовестно пыталась вспомнить рассказы бабы Вари. В моем изложении все занимательные истории выходили скучными, как вареная морковка. Возможно, все дело было в ликере…

Уже уходя, Андрей что-то подрегулировал в бра в прихожей, и оно перестало мигать. Потом он сказал, что зайдет послезавтра, принесет фотографии и заодно починит кран в ванной.

Заперев за ним дверь, я зашла в ванную. Кран действительно подтекал, а я и не заметила. Все-таки что ему от нас надо?

Я увидела в зеркале свое лицо с мешками под глазами, эти общипанные волосики… Сказать самой себе было нечего.

Лешка, не наигравшись, требовал на ночь сказки. Я согласилась, но перед этим заглянула ему в глаза:

– Ты помнишь наш уговор? Никому и никогда не говорить про перстень, ни при каких обстоятельствах.

– Но почему, разве перстень – это что-то плохое?

– Мы это уже обсуждали, – строго сказала я.

– Обманывать нехорошо, ты же сама говорила, – надулся сын.

– Я вовсе не учу тебя обманывать, ты должен просто молчать.

– А если меня кто-то прямо спросит про перстень?

– Тогда ты ничего не отвечай, а сразу беги ко мне, я с тем человеком сама разберусь.

– Расскажи сказку!