Перстень Тота

Дойл Артур Конан

— Да, ваша светлость.

— Значит, вы знаете, кто я?

— Могу догадаться.

— Наверное, все графство говорит об обидах, которые я терплю. Но разве это его интересует? Во всем мире его интересует только одно, и вы сможете забрать это сегодня ночью У вас есть мешок?

— Нет, ваша светлость.

— Закройте ставни. Тогда никто не увидит огня. Вы в полной безопасности. Слуги спят в другом крыле. Я покажу вам, где находятся наиболее ценные вещи. Вы не сможете унести их все, поэтому надо выбрать самые лучшие.

Комната, в которой я очутился, была длинная и низкая, со множеством ковров

и звериных шкур, разбросанных по натертому паркетному полу. Повсюду стояли маленькие ящички, стены были украшены копьями, мечами, веслами и другими предметами, какие обычно встречаются в музеяк. Тут были и какие-то странные одежды из диких стран, и леди вытащила из-под них большой кожаный мешок.

— Этот спальный мешок подойдет, — сказала она. — Теперь идите за мной, и я покажу вам, где лежат медали.

Подумать только, эта высокая бледная женщина — хозяйка дома, и она помогает мне грабить свое собственное жилище. Нет, это похоже было на сон. Я чуть не расхохотался, но в ее бледном лице было что-то такое, что мне сразу стало не до смеха, я даже похолодел. Она проскользнула мимо меня, как привидение, с зеленой свечой в руке, я шел за ней с мешком, и вот мы остановились у двери в конце музея. Дверь была заперта, но ключ торчал в замке, и леди впустила меня.

За дверью была маленькая комната, вся увешанная занавесями с рисунками. На них была изображена охота на оленя, и при дрожащем свете свечи, ей-богу, казалось, что собаки и лошади несутся по стенам. Еще в комнате стояли ящики из орехового дерева с бронзовыми украшениями. Ящики были застеклены, и под стеклом я увидел ряды золотых медалей, некоторые большие, как тарелки, и в полдюйма толщиной; все они лежали на красном бархате и поблескивали в темноте. У меня зачесались руки, и я подсунул нож под крышку одного ящика, чтобы взломать замок.

— Погодите, — сказала леди, беря меня за руку. — Можно найти кое-что и получше.

— Уж куда лучше, мэм!
– сказал я. — Премного благодарен вашей светлости за помощь.

— Можно найти и получше, — повторила она. — Я думаю, золотые соверены устроят вас больше, чем эти вещи?

— Еще бы!
– сказал я. — Это было бы самое лучшее.

— Ну так вот, — сказала она. — Он спит прямо над нашей головой. Всего несколько ступенек вверх И у него под кроватью стоит оловянный сундук с деньгами, там их столько, что этот мешок будет полон.

— Да как же я возьму? Он проснется!

— Ну и что? — Она пристально посмотрела на меня. — Вы бы не допустили, чтобы он позвал на помощь.

— Нет, нет, мэм, я ничего такого не стану делать.

— Как хотите, — сказала она. — С виду вы показались мне смелым человеком, но, должно быть, я ошиблась Если вы боитесь какого-то старика, тогда, конечно, вам нечего рассчитывать на золото, которое лежит у него под кроватью. Разумеется, это ваше дело, но, по-моему, лучше вам заняться чем-нибудь другим.

— Я не возьму на душу убийства.

— Вы могли бы справиться с ним, не причиняя ему вреда. Я ни слова не говорила об убийстве. Деньги лежат под его кроватью. Но если вы трус, тогда вам незачем и пытаться

Она так меня раззадорила — и издевкой своей и этими деньгами, которые она словно держала у меня перед глазами, — что я, наверное, сдался бы и пошел наверх попытать

счастья, если бы не ее глаза, — она так хитро и злобно поглядывала на меня, следила, какая борьба идет во мне. Тут я сообразил, что она хочет сделать меня орудием своей мести и мне останется только либо прикончить старика, либо попасть ему в руки. Она вдруг поняла, что выдала себя, и сразу же улыбнулась приветливой, дружелюбной улыбкой, но было поздно: я уже получил предупреждение

— Я не пойду наверх, — сказал я. — Все, что мне нужно, есть и здесь.

Она с презрением посмотрела на меня: никто не мог бы сделать это откровеннее

— Очень хорошо. Можете взять эти медали. Я бы только просила вас начать с этого конца. Я думаю, вам все равно, ведь, когда вы их расплавите, они будут цениться только по весу, но вот эти — самые редкие, и потому он больше дорожит ими. Нет надобности ломать замок. Нажмите эту медную шишечку, — там есть потайная пружина. Так! Возьмите сначала эту маленькую — он бережет ее, как зеницу ока.

Она открыла ящик, и все эти прекрасные вещи очутились прямо передо мной, я уже протянул было руку к той медали, на которую она мне показала, но вдруг ее лицо изменилось, и она предостерегающе подняла палец.

— Тс-с! — прошептала она. — Что это?

В тишине дома мы услышали слабый тягучий звук, зэтем чьи-то шаркающие шаги. Она мгновенно закрыла и заперла ящик.

— Это муж!
– шепнула она. — Ничего. Не тревожьтесь. Я все устрою. Сюда! Быстро, встаньте за гобелен!

Она толкнула меня за разрисованный занавес на стене, и я спрятался там, все еще держа в руке пустой мешок. Сама же она взяла свечку и поспешила в комнату, из которой мы пришли. С того места, где я стоял, мне было видно ее через открытую дверь.

— Это вы, Роберт?
– крикнула она.

Пламя свечи осветило дверь музея; шарканье слышалось все ближе и ближе. Потом я увидел в дверях огромное, тяжелое лицо, все в морщинах и складках, с большим крючковатым носом, на носу очки в золотой оправе. Старику приходилось откидывать голову назад, чтобы смотреть через очки, и тогда нос его задирался вверх и торчал, будто клюв диковинной совы. Человек он был крупный, очень высокий и плотный, так что его фигура в широком халате заслоняла собой весь дверной проем. На голове у него была копна седых вьющихся волос, но усы и бороду он брил. Под длинным, властным носом прятался тонкий, маленький аккуратный ротик. Он стоял, держа перед собой свечу, и смотрел на жену со странным, злобным блеском в глазах. Достаточно мне было увидеть их вместе, как я сразу понял, что он любит ее не больше, чем она его.

— В чем дело? — спросил он. — Что это за новый каприз? С какой стати вы бродите по дому? И почему не ложитесь?

— Мне не спится, — ответила она томным, усталым голосом. Если она когда-то была актрисой, то не позабыла свою профессию.

— Могу ли я дать один совет? — сказал он все тем же издевательским тоном. — Чистая совесть- превосходное снотворное.

— Этого не может быть,- ответила она,- ведь вы-то спите прекрасно.

— Я только одного стыжусь в своей жизни,- сказал он; от гнева волосы у него встали дыбом, и он стал похож на старого какаду.- И вы прекрасно знаете, чего именно. За эту свою ошибку я и несу теперь наказание.