Первая экспедиция
Шрифт:
В годы службы Виктор начал всерьез задумываться о том, что именно влечет его в заброшенные места, подобные «могильнику» и поселку-полигону. Было ясно, что никто из окружающих не способен внятно ответить на этот вопрос, а потому Свинцов решил обратиться к литературе. Библиотечный фонд воинской части оказался убог и невыразимо скучен: стройными рядами стояли тома полного собрания сочинений Ленина (во время кризиса со снабжением дальних гарнизонов труды вождя мирового пролетариата пошли на туалетную бумагу), большое пространство занимали потрепанные многословные мемуары ветеранов ВОВ, из журналов имелись только подшивки «Армейского сборника» и советской еще «Техники – молодежи». Именно последний журнал и привлек внимание Виктора. Раньше он даже не подозревал о его существовании – рожденный в восьмидесятые Свинцов не мог знать, сколь большое влияние «Техника – молодежи» оказывала на подростков «застойного» времени, каким зарядом бодрости и веры в будущее их заряжала. В свободное время он заходил в библиотеку и часами просиживал там, листая подшивку в произвольном порядке. Внимание сразу привлекали иллюстрации: редакция «Техники – молодежи» обильно и с удовольствием
До армии Свинцов мало интересовался космонавтикой, его поколение жило совсем другим, но теперь неожиданно осознал, что родился и вырос в стране, граждане которой первыми прорвались в неизведанный и смертельно опасный мир. Именно его соотечественники, которые, казалось бы, толком делать-то ничего не умеют, даже автомобиль нормальный собрать не способны, встряхнули само Мироздание, шагнули туда, где никогда не было людей, распахнули для человечества ворота в бесконечный и великолепный мир. Мысль об этом бодрила, и Виктор искренне не понимал, почему сегодня о самом выдающемся достижении в мировой истории в России почти не пишут и по «ящику» не показывают – зачем такой успех из памяти народной вымарывать? Чем гордость за Спутник и Гагарина новой государственности помешает?… Свинцов начал изучать космонавтику, и хотя по отдельным статьям в журналах – часто с выдранными страницами – получить внятное представление было невозможно, все же он вынес главное: его место там, на переднем крае, среди мужественных парней, бросивших вызов ледяной пустоте. С другой стороны, он видел, что для вступления в Отряд космонавтов ему не хватает образования – в популярных статьях попадались термины, смысла которых он не понимал. Это можно было «подтянуть», но тут вступали в силу другие соображения: Виктор знал, что для подъема из низов к элите общества нужна серьезная поддержка, а у него не было даже нормальной семьи – в советские времена Свинцову, может быть, и помогли бы, но российское государство трясло не по-детски, социальные лифты были разрушены, экономика не вылезала из перманентного кризиса, и тут не до жиру, быть бы живу. Впрочем, и свойственной молодости самонадеянности Виктор не был лишен, а потому верил, что сможет найти лазейку. Самое интересное, у него почти получилось.
В тех же старых журналах он наткнулся на небольшую и очень умную статью, в которой давалось объяснение его стремлению оказаться в запретных местах. Оказывается, еще в шестидесятые проводились опыты над крысами, которые выявили удивительную особенность социально организованных животных – в популяции всегда рождается несколько особей, которые не ищут теплого места у кормушки, а инстинктивно стремятся к расширению ареала обитания. Ученые создали большой комфортабельный бокс, разместили там несколько лабораторных крыс и обеспечили их всем необходимым для беспроблемной жизни. При этом из бокса вело несколько лазеек в лабиринт, наполненный очень неприятными, хотя и не смертельными ловушками: двинувшись, по нему крыса могла получить разряд током, провалиться в небольшой резервуар с водой, обжечься о раскаленную поверхность. Разумеется, на первых порах, осваивая новое пространство, многие крысы пытались пройти в лабиринт, но, наткнувшись на препятствия, поспешно возвращались в бокс к приятной во всех смыслах жизни. И лишь одиночки – обычно довольно жалкие с виду крысеныши, не получившие достойного места у кормушки, – продолжали испытывать себя в лабиринте, невзирая на боль и страх, преодолевая одну ловушку за другой. Ученых это удивило, и тогда в награду для отважных они построили еще один комфортабельный бокс – на выходе из лабиринта. Преодолев все препятствия, крысеныш попадал в настоящий рай, где всего было вдоволь и никто не мог отогнать его от свежей еды и чистой воды. И последовало новое открытие: потершись некоторое время в «раю», отдохнув и отъевшись, исследователь пробирался назад! Можно было бы это объяснить стремлением к удовлетворению полового инстинкта, однако, вернувшись, крысеныш снова становился парией, а потому мало интересовал самок. Озадаченные исследователи решились на оригинальный ход – они пустили в населенный бокс воду и понаблюдали за тем, что произойдет. А произошло нечто невероятное: разжиревшие на обильной кормежке лидеры заметались и утонули, а вчерашние лузеры возглавили исход, выведя свое племя через лабиринт в новый бокс. Этот эксперимент наглядно показал, что тяга к изучению запретных зон заложена природой, а в случае смертельной угрозы для популяции именно «любители острых ощущений» становятся последней надеждой и спасают остальных. Подобное поведение казалось самоочевидным для людей, но, как выяснилось, присуще любым животным со сложной социальной организацией.
Через много лет Плюмбум пересказал статью Болеку. Тот долго хохотал, а отсмеявшись, сказал, что неведомый журналист из «Техники – молодежи» все переврал: эксперимент был гораздо сложнее и не дал однозначных результатов, поэтому говорить о каком-то особом природном механизме, проявляющемся, в частности, в сталкерской деятельности, не приходится. Стремление к расширению ареала обитания – один из базовых инстинктов для любых форм жизни, но крадущимися зачастую движут совсем иные мотивы: жажда наживы, склонность к авантюрам, желание доминировать в стае себе подобных. Получается, сталкеры ничего не расширяют, а наоборот, хищнически эксплуатируют Зону, присваивая себе ее богатства. «Значит, я не сталкер?» – спросил Плюмбум. «Ну почему же? – отозвался Болек. – И среди сталкеров попадаются романтики. Но я назвал бы их по-другому – искателями». Когда Свинцов регистрировал свою фирму, название пришло само: ООО «Искатель».
Демобилизовавшись, Виктор не захотел возвращаться в родной городок – делать
было решительно нечего. Поддавшись на уговоры сослуживца, Свинцов отправился прямиком в Москву. Отсидел положенные часы на курсах подготовки и устроился в охранное агентство. Работа в основном сводилась к ловле магазинных воришек, не приносила существенного дохода и быстро ему наскучила – он начал прощупывать варианты трудоустройства в какую-нибудь из космических «контор», и пределом мечтаний для него в тот период стал Звездный городок. Однако в Центр подготовки космонавтов Виктор не попал, судьба подбросила ему другой вариант – в Институте медико-биологических проблем набирали низовой персонал, и хотя платили там сущие копейки, Виктор решился изменить свою жизнь ради призрачной надежды стать своим среди космонавтов.
Это были трудные, но чертовски интересные годы. Зарплаты едва хватало на еду и одежду, но Свинцов был молод и здоров – он поселился на рабочем месте и довольствовался только самым необходимым. Поскольку он активно интересовался проектами института, то быстро обрел друзей среди молодых ученых. Несмотря на вечные проблемы с финансированием и обновлением лабораторного оборудования, те пылали энтузиазмом. Институт всерьез готовился к тому, что вскоре на Марс отправится международная экспедиция, вовсю шли работы на экспериментальном комплексе, который должен был стать прототипом межпланетного корабля. Однако поле деятельности ученых было шире, затрагивая самые необычные вопросы. К примеру, вошла в моду экзотическая наука – астробиология. Хотя жизнь на Марсе или где-либо еще, кроме Земли, обнаружить пока не удалось, астробиологи полагали, что занимаются очень важным и перспективным делом – ведь чтобы найти внеземных существ, нужно в общих чертах представлять себе, как они выглядят. Научная группа, которую возглавлял молодой доктор биологических наук Михаил Шагаев, занималась изучением экстремофилов – микроорганизмов, обитающих во враждебных средах: в кипятке, под огромным давлением, без доступа к свету. Эти микроорганизмы и впрямь выглядели настоящими инопланетянами из фантастических книжек, и Свинцов с большим удовольствием слушал популярные лекции о них, которые Шагаев любил читать всем, кому небезразлично, есть ли жизнь на Марсе.
При Шагаеве всегда крутился веселый розовощекий научный сотрудник – Денис Лучинский. Как оказалось, два ученых мужа были не разлей вода со времен школы, поступали одновременно на один факультет, вместе грызли гранит науки, только вот Шагаев оказался талантливее и удачливее – быстро взлетел вверх, получил лабораторию и солидный международный грант на исследования. Вместе Шагаев и Лучинский смотрелись как братья: два коротко стриженных крепыша в деловых костюмах, один посветлее, другой потемнее. Однажды Свинцов услышал, что студенты за глаза называют их Болеком и Лёлеком – в честь героев одноименного польского мультсериала. Он даже посмотрел несколько серий, чтобы понять почему, но аналогии не углядел – мелкие карикатурные раздолбай совсем не походили на друзей-биологов. Однако прозвища закрепились и со временем стали почти официальными.
Еще при Шагаеве всегда находилась лаборантка Лариса. Сначала Свинцов не обращал на нее внимания: молодая миловидная блондинка, наверняка дура набитая, таких при любом успешном мужике с десяток вертится. Потом признал ее право на существование, когда случайно убедился, что именно она исподволь, но уверенно управляет внутренней жизнью лаборатории, задает рабочий ритм, выявляет самые важные направления, уверенно отбраковывает второстепенные. Да и эрудиции ей было не занимать – как-то она сцепилась с Лёлеком по специфическому вопросу, и из нее посыпалась такая отборная терминология, что Виктор сразу ощутил себя чужим на этом празднике жизни. Именно Лариса подала идею развернуть в Чернобыльской зоне отчуждения Биологическую станцию для проведения полевых исследований. Сначала от идеи отмахнулись, но потом вдруг выяснилось, что в исследованиях такого рода заинтересованы многие – Шагаеву тут же была оказана поддержка на высоком академическом уровне. А Виктор понял, что судьба снова подбрасывает ему шанс – строительство станции на одной из самых запретных и притягательных территорий планеты: это могло стать ключевым событием в его биографии, и Свинцов сделал все, чтобы оказаться в штате, получив должность лаборанта и взвалив на себя львиную долю организационной работы.
Виктор навсегда запомнил сентябрь 2005 года, когда они с Ларисой впервые отправились в Чернобыльскую зону подбирать площадку для Биологической станции. Зрелище большого города, навсегда покинутого людьми, впечатляло. «Могильник» и Хальмер-Ю не шли ни в какое сравнение с этим пространством, преображенном энергией тысяч людей, но теперь смертельно опасным для всего живого. Пустые улицы с буйной растительностью, ржавеющая техника, злые щелчки радиометров, многочисленные знаки радиационной опасности доказывали: прогресс – не всегда благо, прорыв в будущее способен обернуться кошмаром.
И все же в этом мире смерти содержалось особое очарование. Как и Хальмер-Ю, Чернобыльская зона отчуждения хранила в себе отпечаток ушедшего времени – прошлое и будущее причудливо сплетались здесь, давая удивительные сочетания. Советская символика соседствовала с эмблемами украинской самостийности. Старенькие «уазики» парковались рядом с американскими «джипами». Нарядные иностранные туристы, обвешанные миниатюрными камерами, зачарованно взирали на мрачный короб Саркофага и на памятники тем, кто остановил распространение «ядерного пламени». Иногда на улице можно было встретить собак и кошек, но это были уже не ласковые домашние животные, а настоящие хищники – опасливые, стремительные, избегающие контактов с человеком. Они даже внешне начали меняться, в кошках прорезалось рысиное, в собаках – волчье. Болек рассказывал, что изучение фауны Чернобыльской зоны отчуждения выявило интересную особенность: кошки оказались более приспособлены к жизни без человека, чем собаки; последние тихо вымирают, не сумев вписаться в пищевые цепи, им не хватает кормовой базы, они не могут освоить охотничьи навыки – как оказалось, за все нужно платить, в том числе и за преданность.