Первая Галактическая (сборник)
Шрифт:
Со щитом или на щите…
В последний раз взглянув на далекий горизонт, у которого толклись предвещающие дождь кучевые облака, Вадим поднялся по приставному трапу и пролез в овальный люк.
Короткий коридор, и перед Нечаевым распахнулись двери кабины пилотов.
Здесь тускло светились приборные панели. Фигура Хьюго в кресле бортстрелка казалась облитой зеленоватым мерцанием, сзади зашипел пневматикой закрывающийся шлюз, и все… будто разом исчез мир родной планеты, и вся вселенная сосредоточилась теперь тут, в тесном помещении
Вадим занял свое место, и расположенные перед ним терминалы преданно затрепетали огнями индикаторов, активизировавшись от датчиков давления, встроенных в кресло.
Хьюго повернул голову.
— Минутная готовность, — лаконично сообщил он.
Вадим кивнул. Руки в гермоперчатках охватили астронавигационные рули, пальцы и ладони ощутили непривычные вздутия под пористой резиной, словно там появились какие–то опухоли.
Это были установленные накануне дополнительные сенсоры управления огнем и запуском ракет.
На то, чтобы осмысливать свои ощущения, уже не осталось времени, и Вадим, проверив, свободно ли ходят рули, включил связь, соединив свой скафандр с пультом управления посредством временного интерфейса.
Он лидировал в первой эскадрилье, Дима вел вторую, ну а всего навстречу приближающейся армаде планета Кьюиг смогла послать два десятка переоборудованных челночных кораблей.
Минута, о которой предупреждал Хьюго, пролетела, будто миг, и вот в коммуникаторе уже зазвучала разноголосица докладов. Нечаев спокойно выслушал их, затем послал подтверждение диспетчеру о готовности вверенных ему машин к старту и замолчал, глядя на далекий, укутанный сиреневой дымкой лес.
Все происходило совершенно не так, как четырнадцать дней назад. Тогда перед стартом он суетился, терялся и нервничал, сейчас выглядел внешне спокойным, невозмутимым, голос не дрожал, выдавая волнение, но Вадим не мог обмануть себя. Он знал, что ждет их впереди, и на самом деле за маской отрешенного спокойствия пряталась такая внутренняя напряженность, от которой начинали ныть мускулы…
— Первый, старт разрешаю. — Невыразительный, сухой голос диспетчера так же прятал в себе волнение. Все они, молча, стиснув зубы, переживали этот миг, не пытаясь предугадать, сколько машин вернется назад из бездонной космической черноты…
Об этом нельзя было думать, хотя совладать с самим собой намного труднее, чем совершать какие–то действия, управляя тяжелой, норовистой даже после многократных усовершенствований машиной, поэтому первые десять–пятнадцать секунд руки Нечаева действовали машинально, благо процедура старта была знакома ему до полного автоматизма действий.
Штурмовик плавно тронулся с места, повернул, следуя изгибу рулежной дорожки, и остановился, ревя турбинами, в начале взлетно–посадочной полосы.
— Первые, старт попарно, координаты точки сбора прежние, — произнес Нечаев, одновременно вслушиваясь в нарастающий вой двигателей
Световой индикатор мощности пересек зеленую черту, и он освободил тормозную систему.
Штурмовик с плавным толчком рванулся вперед; стремительно понеслась навстречу взлетно–посадочная полоса, далекая кромка леса стала угрожающе приближаться, но индикатор скорости уже переполз за отметку четырехсот километров в час, и тяжелая машина оторвалась от земли, взмывая над вырубкой опушки и пограничными кронами деревьев.
Панорама Кьюига стремительно проваливалась вниз, уступая место бесконечной синеве небес.
— Дорохов взлетел по параллельной полосе, — не поворачивая головы, сообщил Хьюго.
Вадим покосился на боковые экраны обзора и действительно увидел движущийся параллельно его курсу яркий факел реактивных двигателей.
Они поднимались, словно фантастические огненные птицы, оставляя внизу притихшую, беззащитную землю, свои дома, свои обиды, радости и чаяния… поднимались навстречу холодной черноте космического пространства и армаде вражеских кораблей, которая, несмотря ни на что, упрямо приближалась к родной планете.
***
Космос встретил их льдистой россыпью звезд.
У Нечаева, как и у Дорохова, не было ведомых. Остальные корабли образовывали звенья по три штурмовика в каждом, а командиры в таком раскладе оказались предоставленными сами себе. Два шаттла, которые могли быть приданы им, остались на Кьюиге, — Шахоев настоял, чтобы космопорт имел хотя бы такой резерв.
В принципе, Вадим не возражал. Он уже понял, что коллективные маневры — не его стихия. Он не уклонялся от ответственности за чьи–то жизни, но действовать в одиночку, направляя при этом приданные звенья, казалось ему проще, чем постоянно оглядываться на гипотетического напарника.
Он ошибался.
В космосе, как и в воздухе, кто–то обязательно должен прикрывать тебя сзади, на самом деле ведомый не обуза, а благо, но откуда ему было взять хоть частицу этого горького, смертельного опыта, когда за плечами молодого командира эскадрильи лежал всего один боевой вылет?
Точку сбора прошли благополучно. Три звена совершили перестроение, и теперь эскадрилья растянулась, как стая перелетных птиц — в вершине треугольника вожак, за ним три группы подчиненных.
— Первый, — это был голос Дорохова. — На моих мониторах все чисто. Как у тебя?
— Тишина, — ответил Вадим. — Следую установленным курсом. При контакте сообщу немедленно.
— Добро, до связи.
Все происходило планомерно, обыденно, но это не успокаивало, а, наоборот, настораживало.
Где они?
По данным спутникового контроля, до сенсорного контакта с кораблями противника оставалось пять–шесть минут полета, но благополучная тишина разлетелась вдребезги много раньше.
Пять алых точек внезапно появились на экране боевого радара и, не останавливаясь, поползли по его плоскости.