Первая и последняя свобода

Кришнамурти Джидду

35. О тишине ума

ВОПРОС: Почему вы говорите о тишине ума и что такое эта тишина?

КРИШНАМУРТИ: Не необходимо ли, если мы хотим понять что-то, чтобы ум был тих? Если у нас проблема, мы обеспокоены ею, не так ли? Мы вникаем в неё, мы анализируем её, мы расчленяем её на части — в надежде понять её. Теперь, понимаем ли мы посредством усилия, путём анализа, путём сравнения, через какую-либо форму умственной борьбы? Несомненно, понимание приходит, только когда ум очень спокоен. Мы говорим, что чем больше мы боремся с проблемой голода, войны или любой другой человеческой проблемой, чем больше мы входим в столкновение с ней, тем лучше мы поймём её. Теперь, правда ли это? Войны продолжаются на протяжении столетий, конфликт между людьми, между обществами; война, внутренне и внешне, постоянно здесь. Разрешим ли мы эту войну, этот конфликт, с помощью нового конфликта, дальнейшей борьбы, хитроумным старанием? Или же мы понимаем проблему, только когда мы непосредственно

перед ней, когда мы лицом к лицу с фактом? Мы можем быть лицом к лицу с фактом, только когда нет никакого встревающего, мешающего возбуждения между умом и фактом, — так не важно ли для ума, в момент нашего понимания, успокоиться, затихнуть?

Вы неизбежно спросите: «Как можно ум сделать тихим?» Такова немедленная реакция, не так ли? Вы говорите: «Мой ум возбуждён, взволнован, как я могу держать его спокойным?» Может ли какая-либо система сделать ум спокойным? Может ли формула, дисциплина, сделать ум тихим? Может; но когда ум сделан тихим — спокойствие ли это, тишина ли это? Или же ум всего лишь отгорожен идеей, внутри формулы, внутри фразы? Такой ум — мёртвый ум, не так ли? Потому-то большинство людей, которые пытаются быть духовными, так называемыми духовными, и мертвы — ведь они обучили свои умы быть тихими, они отгородили себя внутри формулой, чтобы быть спокойными. Очевидно, такой ум никогда не спокоен, не тих; он только подавлен, удерживается в подчинении.

Ум спокоен, тих, когда он видит истину того, что понимание приходит, только когда он спокоен, тих; что если мне надо понять вас, я должен быть спокоен, я не должен иметь реакций против вас, я не должен иметь предубеждений, я должен отбросить все мои выводы, все переживания моего опыта и встретить вас лицом к лицу. Только тогда, когда ум свободен от моей обусловленности — я понимаю. Когда я вижу истину этого, тогда ум тих, спокоен — и тогда нет вопроса, как сделать ум спокойным. Только истина может освободить ум от его собственных идеаций, создания идей; чтобы увидеть истину, ум должен осознать, признать факт, что пока он возбуждён, взволнован, он не может понимать. Тишина ума, спокойствие ума — это не то, что создаётся усилием воли, действием желания; если это достигнуто таким образом, то такой ум отгорожен, изолирован, это мёртвый ум и потому лишён способности к адаптации, к гибкости, к быстроте. Такой ум — не творческий.

Наш вопрос тогда — не как сделать ум спокойным, а как увидеть истину каждой проблемы, как только она представляет себя нам. Это похоже на пруд, который становится спокойным, когда прекращается ветер. Наш ум возбуждён, взволнован, поскольку у нас есть проблемы; и чтобы уклониться от проблем, мы делаем ум спокойным. Теперь ум спроецировал эти проблемы, и уже нет никаких проблем, отдельных от ума; и пока ум проецирует всякие концепции чувствительности, практикует любую форму тишины, он никогда не может быть тихим. Когда ум осознаёт, что понимание существует только в тишине, — он становится очень спокойным. Такое спокойствие не навязано, не создано дисциплиной, это спокойствие, которое не может быть понято возбуждённым, взволнованным умом.

Многие, кто ищет спокойствие ума, удаляются от активной жизни в деревню, в монастырь, в горы, или они уходят в идеи, отгораживают себя верой, или избегают людей, которые создают им неприятности. Такое изолирование — не тишина ума. Отгораживание ума идеей или избегание людей, которые делают жизнь сложной, не создаёт тишину ума. Тишина ума приходит, только когда нет процесса изолирования путём накапливания — но полное понимание всего процесса взаимоотношений. Накапливание делает ум старым; только когда ум нов, когда ум свеж, без процесса накапливания — только тогда имеется возможность обрести спокойствие ума. Такой ум не мёртв, он в высшей степени активен. Спокойный, тихий ум — самый активный ум, но если вы будете экспериментировать с ним, войдёте в него глубоко, вы увидите, что в тишине нет проецирования мысли. Мысль, на всех уровнях, является, со всей очевидностью, реакцией памяти, и мысль не может быть в состоянии творчества. Она может выражать творчество, но мысль сама по себе никогда не может быть творческой. Когда присутствует безмолвие, то спокойствие ума, которое не является результатом, тогда мы увидим, что в этом спокойствии — необычайная активность, необычайное действие, которое ум, возбуждённый мыслью, никогда не может познать. В этой тишине нет формулировки, нет идеи, нет памяти; эта тишина — состояние творчества, которое может быть переживаемо, только когда имеет место полное понимание всего процесса «я». Если иначе — тишина не имеет значения. Только в той тишине, которая не результат, открывается вечное, которое вне времени.

36. О смысле жизни

ВОПРОС: Мы живём, но мы не знаем зачем. Для очень многих из нас жизнь представляется не имеющей смысла. Не могли бы вы рассказать нам о смысле и цели нашей жизни?

КРИШНАМУРТИ: Почему вы задаёте этот вопрос? Почему вы просите, чтобы я рассказал вам о смысле жизни, о цели жизни? Что мы подразумеваем под жизнью? Имеет ли жизнь смысл, цель? Не является ли жизнь сама по себе своей собственной целью, своим собственным смыслом? Почему мы хотим большего? Из-за того, что мы так не удовлетворены нашей жизнью, наша жизнь так пуста, так убога, так однообразна —

делая одно и то же снова и снова, мы хотим чего-то большего, чего-то за пределами того, что мы делаем. Так как наша повседневная жизнь настолько пуста, настолько уныла, настолько бессмысленна, настолько скучна, так невыносимо глупа, мы говорим, что жизнь должна иметь более высокий смысл, — потому-то вы и задаёте этот вопрос. Несомненно, человек, чья жизнь богата, человек, который видит вещи такими, какие они есть, и доволен тем, что имеет, такой человек не сбит с толку, такой не в замешательстве; ему всё ясно, так что он не спрашивает, в чём цель жизни. Для него сама жизнь — и начало и конец. Наша трудность в том, что из-за того, что наша жизнь пуста, мы хотим найти цель жизни и бороться за неё. Такая цель жизни может быть просто активностью ума, лишённой всякой реальности; когда цель жизни преследуется глупым, тупым умом, пустым сердцем, такая цель также будет пустой. Поэтому наша цель — как сделать нашу жизнь богатой, не деньгами и всем остальным того же рода, но внутренне богатой, — что не является чем-то таинственным. Когда вы говорите, что цель жизни — быть счастливым, цель жизни — познать Бога, несомненно, это желание найти Бога есть бегство от жизни, и ваш Бог — просто что-то, что известно. Ведь вы можете направить свой путь только к тому, что вам известно; если вы сооружаете лестницу к тому, что вы называете Богом, несомненно, это не Бог. Реальность может быть понята только в процессе жизни, не в бегстве. Когда вы ищете цель жизни, вы на самом деле убегаете и не понимаете, что такое жизнь. Жизнь — взаимоотношения, жизнь — действия во взаимоотношениях; когда я не понимаю взаимоотношений или когда взаимоотношения запутаны, тогда я ищу более полный смысл. Почему наши жизни так пусты? Почему мы так одиноки, разочарованы? Потому что мы никогда не вглядывались в самих себя и не понимаем себя. Мы никогда не признаёмся себе, что эта жизнь есть всё, что мы знаем, и что поэтому она должна быть понята полностью и совершенно. Мы предпочитаем убежать от себя самих, и именно поэтому мы ищем цель жизни вдали от взаимоотношений. Если мы начинаем понимать действие, которое является нашим взаимоотношением с людьми, с собственностью, с верованиями и идеями, мы обнаружим, что сами эти отношения приносят своё собственное вознаграждение. Вы не должны искать. Это похоже на поиски любви. Можете ли вы найти любовь, разыскивая её? Любовь невозможно взрастить, развивать. Вы найдёте любовь только во взаимоотношениях, не вне взаимоотношений, и именно потому, что в нас нет любви, мы и хотим знать цель жизни. Когда есть любовь, которая — своя собственная вечность, тогда нет поиска Бога, ибо любовь и есть Бог.

Из-за того, что наши умы заполнены технической терминологией и суеверным бормотанием, наши жизни так пусты, и именно поэтому мы ищем цель вне самих себя. Чтобы найти жизненную цель, мы должны пройти сквозь дверь самих себя; сознательно или подсознательно мы избегаем смотреть в лицо вещам и видеть их такими, какие они есть сами по себе, и поэтому мы хотим, чтобы Бог открыл для нас дверь, которая по ту сторону, за пределами. Вопрос о цели жизни ставят только те, кто не любит. Любовь может быть обретена только в действии, которое есть взаимоотношение.

37. О запутанности ума

ВОПРОС: Я слушал все ваши беседы, и я прочёл все ваши книги. Я спрашиваю вас с величайшей серьёзностью — какой может быть цель моей жизни, если, как вы говорите, вся мысль должна прекратиться, всё знание должно быть пресечено, вся память утрачена? Как вы соотносите такое состояние бытия, каким оно, согласно вам, может быть, с миром, в котором мы живём? Какое отношение имеет такое бытие к нашему печальному и тягостному существованию?

КРИШНАМУРТИ: Мы хотим знать, что это за состояние, которое может быть только тогда, когда нет ни знания, ни узнающего; мы хотим знать, какое отношение это состояние имеет к нашему миру повседневной деятельности, повседневных занятий. Мы знаем, какова наша нынешняя жизнь — печальная, тягостная, постоянно наполненная страхами, ничего постоянного; мы знаем это очень хорошо. Мы хотим знать, какое отношение то другое состояние имеет к этому, — и если мы отложим в сторону знание, станем свободны от наших воспоминаний и так далее, какова тогда цель существования?

Какова цель нашего существования, каким мы его знаем сейчас? — не теоретически, но на самом деле? Какова цель нашего повседневного существования? Только выжить, не так ли? — со всем этим страданием, со всем этим горем и неразберихой, войнами, разрушениями и так далее. Мы можем изобрести теории, мы можем сказать: «Так не должно быть, должно быть что-то другое». Но это всё теории, они — не факты. То, что мы знаем, это неразбериха, боль, страдание, бесконечные антагонизмы. Мы знаем также, если мы вообще осознаём, как они возникают. Цель жизни, от мгновения к мгновению, каждый день — уничтожить друг друга, эксплуатировать друг друга, либо индивидуально, либо коллективом человеческих существ. В нашем одиночестве, в нашем страдании мы стараемся использовать других, мы пытаемся убежать от самих себя — путём развлечений, через богов, через знание, через всяческие формы веры, через отождествление. В этом наша цель, сознательно или подсознательно, так мы сегодня живём. Существует ли более глубокая, более широкая цель за пределами всего этого, цель — не от неразберихи, не от приобретений? Имеет ли это не требующее усилий состояние какое-либо отношение к нашей повседневной жизни?