Первая красотка в городе
Шрифт:
– Выхожу я из душа, а она из дому сбегает. Нет, какая все-таки сука!
– Слушай, Хайанс, я знаю эту игру. Я не могу ничего сказать против Черри, потому что ты и глазом моргнуть не успеешь, как вы уже опять вместе окажетесь, и тут ты вспомнишь все гадости, которые я про нее говорил.
– Я никогда не вернусь.
– Ага.
– Я решил не убивать ублюдка.
– Хорошо.
– Я вызову его на боксерский бой. По всем правилам ринга. Рефери, ринг, перчатки и прочее.
– Ладно, – сказал я.
Два быка дерутся за телку.
Пока Хайанс сходил с ума, он нанял парня с трубкой и галстуком, чтобы газета не зачахла. Но очевидно было, что Раскрытая Пизда еблась в последний раз. Дела же никому не было, кроме народа за 25-30 долларов в неделю, да бесплатных помощников. Они от газеты кайфовали. Сильно хорошей она не была, но и плохой назвать ее было нельзя. Видите ли, там же колонка моя была: Записки Грязного Старика…
И трубка с галстуком газету вытащил. Выглядела она точно так же. А я тем временем продолжал слышать:
– Джо и Черри снова вместе. Джо и Черри снова разошлись. Джо и Черри опять соединились. Джо и Черри…
Потом как-то промозглым вечером в среду я вышел купить в киоске Раскрытую Пизду.
Я написал одну из лучших своих колонок и хотел убедиться, хватило ли у них кишок ее напечатать. В киоске имелся только номер за прошлую неделю. В смертельно-синем воздухе я ощутил: игра окончена. Я купил две упаковки Шлица, вернулся к себе и выпил за упокой. Хоть я и был всегда готов к концу, он застал меня врасплох. Я подошел, содрал со стены плакат и швырнул его в мусорное ведро:
”РАСКРЫТАЯ ПИЗДА. ЕЖЕНЕДЕЛЬНОЕ ОБОЗРЕНИЕ ЛОС-АНЖЕЛЕССКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ.”
Правительству не стоит больше волноваться. Я снова стал великолепным гражданином.
Тираж двадцать тысяч. Если б мы сделали шестьдесят – без семейных напрягов, без полицейских наездов, – мы бы вылезли. А мы не вылезли.
На следующий день я позвонил в редакцию. Девчонка на телефоне была в слезах:
– Мы пытались найти вас вчера вечером, Буковски, но никто не знает, где вы живете. Это ужасно. Все кончено. Конец. Телефон звонит все время. Я тут одна осталась. Вечером в следующий вторник мы проведем планерку, попытаться оживить газету. Но Хайанс забрал всё – все статьи, подписной лист и машину Ай-Би-Эм, которая ему не принадлежала. Нас обчистили. Ничего не осталось.
Ох, у тебя милый голосок, крошка, такой грустный-грустный милый голосок, хорошо б тебя выебать, подумал я.
– Мы думаем, может, нам газету для хиппи начать. Подполье сдохло. Появитесь, пожалуйста, дома у Лонни во вторник вечером.
– Попробую, – ответил я, зная, что меня там не будет. Вот оно, значит, как – почти два года. И всё. Легавые победили, город победил, правительство победило.
Порядочность снова вышла на улицы. Может, фараоны престанут меня штрафовать при одном виде моей машины. И Кливер перестанет слать нам записочки из своего убежища.
Но я дал девчонке свой адрес и номер телефона в надежде, что когда-нибудь у нас с нею получится на матрасе. (Харриет, ты так и не приехала.)
Однако, приехал Барни Палмер, политический обозреватель. Я впустил его и откупорил пиво.
– Хайанс, – сказал он, – вложил в рот пистолет и нажал на курок.
– И что?
– Заело. Поэтому пистолет он продал.
– Мог бы еще разок попробовать.
– Да тут и на один раз храбрости должно хватить.
– Ты прав. Прости. Ужасный бодун.
– Хочешь знать, что произошло?
– Конечно. Это ведь и моя смерть.
– Ладно, значит, во вторник вечером пытаемся мы номер подготовить. Твоя колонка у нас была, и слава Христу, длинная, потому что материалов не хватало. Могли все страницы не заполнить. Появился Хайанс, глаза стеклянные, вина перепил. Они с Черри снова разбежались.
– Бр-р.
– Ну. Ладно, страницы пустые. А тут Хайанс еще постоянно под ногами путается. В конце концов, поднялся наверх и вырубился на диване. Только он свалил, как номер начал собираться. Мы закончили, сорок пять минут остается, чтоб в типографию успеть. Я говорю: давайте я отвезу. И тут знаешь что?
– Хайанс проснулся.
– Откуда ты знаешь?
– Вот такой уж я.
– Короче, он стал настаивать, что отвезет номер в типографию сам. Закинул все в машину, но до типографии так и не доехал. Мы на следующий день приходим, а на столе записка, и всё вычищено – Ай-Би-Эм, подписной лист, всё…
– Я слышал. Ладно, давай на это так посмотрим: он всю эту чертовню заварил, значит, вправе и закончить.
– Но Ай-Би-Эм-то – не его. За нее он может запопасть.
– Хайанс привык запопадать. Он от этого цветет и пахнет. У него вся яйца в кучку собираются. Слышал бы ты, как он орет.
– Но дело-то во всех этих маленьких людях, Бук, в тех, кто за двадцать пять баксов в неделю вкалывает, кто все бросил, чтобы газета выходила. У которых подметки картонные. Кто на полу спит.
– Маленьких людей постоянно в очко вдувают, Палмер. Такова история.
– Ты говоришь, как Монго.
– Монго обычно бывает прав, хоть он и сукин сын.
Мы еще немного поговорили, и все закончилось.
В тот вечер на работе ко мне подошел черный верзила.
– Эй, братан, я слыхал, твоя газета накрылась.
– Точно, братан, а где ты слыхал?
– В Л.А.Таймс, первая страница второй секции. Вот они радуются, наверное.
– Наверное.
– Нам ваша газета нравилась, чувак. И твоя колонка тоже. Настоящий крутняк.
– Спасибо, братан.
В обеденный перерыв (10:24 вечера) я вышел и купил Л.А.Таймс. Перешел с нею через дорогу в бар, взял себе кружку пива за доллар, зажег сигару и подошел к тому столику, где светлее: